— Ничего, черт с ними с этими беженцами! — подпрыгивал от нетерпения Фима. — У меня глядя на них созрел в уме просто гениальный кадр. Просто пальчики оближешь что за кадр. Я тут по дороге подходящий домик наблюдал. А ну-ка пошли скорее…
Недоумевая, что же еще могло прийти в голову нашему неугомонному фотожурналисту я в несколько растрепанных чувствах после увиденного послушно побрел за ним вдоль улицы. Вскоре Фима остановился как вкопанный возле изуродованной прямым попаданием пятиэтажки. Артиллерийский снаряд влетел прямо в подъезд на уровне второго этажа, напрочь высадив стекла в лестничных окнах, обрушив сразу два марша ступенек и обвалив вниз перекрытие площадки. Из жильцов скорее всего никто не пострадал, да и сам ущерб был не слишком значительным, разве что попадать в свои квартиры людям теперь предстояло по наскоро сколоченной из досок стремянке. Однако смотрелось это все достаточно впечатляюще, особенно если сильно не приглядываться и смотреть с определенного ракурса, который на раз вычислил опытным глазом Фима.
— Вот! — ликующе произнес он. — Это то что нужно! То что доктор прописал! Настоящий Сталинград!
Еще раз примерившись к видоискателю, он, от избытка чувств хлопнув меня по спине, сунул мне в руки фотоаппарат.
— Оцени диспозицию, Андрюха!
Да, в чем, в чем, а уж в профессионализме Фиме не откажешь. Действительно, отсюда, покореженный взрывом подъезд смотрелся настоящими руинами, а если чуть-чуть поиграть объективом, добиваясь такого положения, когда в кадр не будут попадать окна жилых квартир, то картина и вовсе получается вполне удручающая.
— Как тебе? Скажи гениально?
Маэстро все не мог успокоиться и ожидал восхищения и похвалы.
— Ага, — довольно кисло согласился с ним я. — Но ты же не хотел снимать разрушения в городе.
— Тут особый случай, братишка! Погоди, сейчас сам все увидишь!
Фима принялся хищно озираться по сторонам, и вдруг целеустремленно, как собака взявшая след, затрусил вокруг дома. Я двинулся следом, гадая, что собственно разыскивает мой приятель. Долго оставаться в неведении мне не пришлось, потому что искомое было обнаружено уже через несколько минут, активного прочесывания местности. Во дворе дома, на лавочке у подъезда грелась на солнышке старушка божий одуванчик, высохшая и согбенная годами, опирающаяся на самодельную деревянную клюшку. Завидев ее Фима устремился к ней, как утопающий к спасательному кругу.
— Здравствуйте, бабушка, — с приторной ласковостью поздоровался, почтительно кланяясь, мой одноклассник.
— И ты здравствуй, милок, — судя по говору бабулька оказалась своей, русской.
Что впрочем было неудивительно, в Цхинвале проживает довольно много русских. В основном вот таких же вот стариков, которые не видят смысла срываться и уезжать куда-то перед смертью с насиженных мест и плевать хотят на все размежевания когда-то единых республик.
— Бабушка, хотите заработать сто долларов? — с места в карьер перешел в атаку Фима.
Бабулька склонила морщинистое ухо, непонимающе вглядываясь в нас мутными тронутыми старческой катарактой глазами.
— Кого сто, милок?
— Долларов, бабуля, долларов… — сладко пел мой одноклассник пританцовывая на одной ноге от нетерпения.
— Это кто ж такие будут, сынок? — натурально удивилась бабушка, повергнув нашего фотографа в некое подобие шока, и вызвав у меня вполне искреннюю улыбку.
— Ну, ладно, бог с ними, с долларами, — быстро оправился Фима. — Хотите заработать пятьсот рублей? Деньги, рубли, понимаете?
Старушка закивала головой, показывая, что понимает.
— А чего делать-то надо, сынки? Может вам комната нужна?
— Нет, комната нам не нужна, — с ходу отмел предложение Фима. — А делать ничего не нужно. Делать мы будем сами. Мы журналисты, хотим вас сфотографировать для газеты.
— Для газеты! — всплеснула руками старушка. — Так это же надо платье надеть понаряднее!
— Нет, нет, ничего не надо. У вас сейчас как раз очень подходящий вид, — быстро зашелестел купюрами Фима. — Вот, смотрите, вот они деньги. Можете взять их, они уже ваши. Только надо будет пройти на ту сторону двора, к вон тому дому. Там фон лучше.
Ошеломленная его напором старушка опять закивала головой с недоверием глядя на всунутые ей прямо в руку стольники.
— Не бойся, бабуль, не фальшивые, — перехватил ее взгляд Фима. — Еще нужны будут сумки с вещами, будто ты переезжаешь. Есть у тебя дома сумки и какое-нибудь барахло?
— Зачем это? — разом насторожилась старушка.
— Я же говорю, снимать будем, как будто ты куда-то переезжаешь… — задумчиво повторил Фима, еще раз оглядывая нанятую им актрису с ног до головы.
— А, для рекламы? — догадалась старушка.
— Угу, для рекламы. А как же, — тут же согласился мой приятель. — Строительная фирма Алтай-строй, обеспечит новыми квартирами всех желающих, цены по карману даже пенсионерам. И тут на плакате ты с вещами, мать, словно уже едешь в новую квартиру.
— Хорошо бы, — мечтательно зашмакала беззубым ртом бабулька.
— Но, но, о гонораре мы уже договорились! Ну что? Найдутся дома сумки с каким-нибудь барахлом?
— Найдутся, сынки, как не найтись? Найдутся… — закивала старушка медленно в три приема поднимаясь с лавочки.
— Позвольте вам помочь!
Фима галантно подхватил ее под руку, поддержал и повлек вперед, зорко следя за тем, чтобы наша новоиспеченная рекламная модель не споткнулась. Уже через несколько минут мы покидали пахнущую затхлостью и остатками прокисшего супа старушкину квартиру, нагруженные несколькими пыльными баулами и собственноручно сооруженным Фимой из простыни и кучи грязного белья узлом. Дело оставалось за малым: доставить бабульку к разбитому снарядом подъезду, помесить на его фоне и художественно обложить набитыми под завязку сумками. Картина действительно выходила сильная, прямо-таки душераздирающая.
— Так, бабушка, теперь сделайте печальное лицо, я снимаю!
— Зачем печальное, милок? Новой квартире-то небось радоваться положено?
— Это да, это конечно… — согласился Фима, прицеливаясь в видоискатель. — Но вам сейчас не столько радостно за новое жилье, сколько не хочется покидать старое и уже обжитое, поэтому вы печальны. Ну, попробуйте.
Старушка ненатурально скуксилась, не знаю уж кем она была в молодости, но актерскими талантами явно не обладала, даже на уровне рабочей самодеятельности. Фима, похоже, тоже это сразу сообразил.
— Ладно, не стоит. Забудьте, стойте просто спокойно. На меня не смотрите, меня как будто вообще здесь нет. Смотрите вдоль улицы. Так, хорошо. Главное не моргать.
Он быстро нащелкал несколько кадров с разных ракурсов, подошел к старушке, заставил ее сильнее опереться на сучковатую палку, потом и вовсе усадил ее на узелок. В общем он мучил несчастную женщину почти час, добиваясь идеальной композиции. Наконец достигнутый результат его удовлетворил. Он весь светясь счастливой улыбкой поманил меня пальцем.
— Смотри!
У меня аж мороз пошел по коже, когда я заглянул в окошко предварительного просмотра. Нет, в моем однокласснике определенно пропал талант великого режиссера. Сцена была подобрана просто изумительно и потрясала воображение. На фоне руин обрушенного взрывом дома, стояла растерянно глядя по сторонам измученная старая женщина, вокруг в беспорядке валялись убогие пожитки, все ее имущество, все что удалось спасти. В глазах стояли мутные старческие слезы, а сами глаза смотрели на мир с какой-то наивной детской обидой, они вопрошали: «Как же это могло случиться со мной? И что же теперь делать, как жить?» Вопрос беспомощной одинокой старости был обращен к нам молодым и сильным и просто бил под дых своей обнаженной прямотой. Да, без всякого преувеличения, снимок был гениальным. Даже если брать поправку на то, что сцена была тщательно срежиссирована, а не выхвачена из реальной жизни, все равно, это было настоящее искусство, высокий класс.
— Здорово, — искренне выдохнул я, потрясенно разглядывая созданный на моих глазах шедевр. — Вот только своим бритишам ты такое не продашь. Глянув на это ни у кого не повернется больше язык защищать столь любезную им «маленькую прекрасную демократию».