Присаживаюсь рядом с ребристым колесом БТРа и начинаю исподтишка наблюдать за толпящимися вокруг людьми. Меня вскоре увлекает это нехитрое занятие, уж очень по-разному выглядят сейчас готовящиеся к атаке бойцы. Осетины из ополчения мрачны и угрюмы. Они уже повидали кровь и смерть, осознали, что и сами могут погибнуть в любой момент и сейчас сделали свой выбор вполне сознательно. Они деловито оправляют ремни снаряжения, набивают патронами магазины, проверяют оружие… Спокойны, сосредоточены, молчаливы…
Совсем на них не похожи весело галдящие добровольцы, этим настоящей войны еще не досталось, они прибыли в город вслед за русскими войсками и максимум успели пару раз пальнуть вслед спешно удирающим грузинам. Теперь же им предстоит участвовать в самой настоящей атаке, эта мысль заставляет их непроизвольно вздрагивать, бледнеть лицами и напоказ нести всякую разудалую чушь, изображая из себя бывалых бойцов, которым все нипочем. Но в глазах видная с одного взгляда стоит растерянная обреченность.
Очень отличаются от обеих перечисленных категорий солдаты. Насколько я могу судить срочников среди них нет. Довольно молодые, но уже заматеревшие, по-мужски широкоплечие, мускулистые парни. Спокойны, уверены в себе, сразу чувствуется — профессионалы. Наверняка у многих за плечами опыт не одного подобного штурма, множество отработанных до автоматизма учебных и боевых ситуаций. Потому сейчас и нет в них лишнего адреналина, натянутой звенящей борзости добровольцев и злой решительности ополченцев, просто такая работа. Тяжелая, опасная, но без лишних эмоций. Просто нужно все сделать качественно и на совесть. Больше ничего…
Рядом на землю с размаху плюхается Руслан.
— Скоро пойдем, русский. Ты как, готов?
— Готов, осетин, нам собраться только подпоясаться.
Он несколько секунд смотрит на меня непонимающе, потом расплывается в широкой доброжелательной улыбке.
— Извини, Андрей, больше не буду звать тебя русским.
— Отчего же, — улыбаюсь ему в ответ. — Зови, я этим горжусь. Россия — великая страна, быть русским — большая честь. Зови, мне приятно.
Он пристально смотрит на меня, и я вдохновенно продолжаю:
— Вот если бы Россия не пришла к вам на помощь, вы сейчас уже сдали бы свою столицу и драпали в горы…
— Не сдали бы, — упрямо склоняет голову Руслан. — Нас бы просто убили… Всех… Но город мы бы им не отдали…
Он говорит тихо, но абсолютно убежденно, и я ему верю, трудно сомневаться в его словах, достаточно взглянуть на упрямо сжатые губы, на залегшие вдоль крыльев носа жесткие складки, на гордо вскинутый подбородок и все становятся ясно. Да, такие, как он действительно бы не ушли, бились бы до последнего патрона, а потом приняли и рукопашную, зубами вцеплялись бы врагам в горло. Нет, все-таки правы были в свое время идеологи коммунизма, не возможно победить людей, дерущихся за свою землю. А значит этот маленький, но гордый и отважный народ будет продолжать жить в веках. Эх, нам бы русским хоть малую толику вот этого их мужества, позволяющего не склонять головы перед кем бы то ни было, этой горделивой уверенности в собственных силах, в собственной значимости…
Мои размышления неожиданно прерывает несущийся с неба тоскливый вой. Я замираю не в силах понять, что же это такое, а более опытный в этих делах Руслан уже валится на землю, норовя забиться под колесо БТРа, тянет меня за собой, бесцеремонно волочет по земле.
— Мина! — ревет он мне в ухо. — Мина, блядь!
Выматывающий душу вой нарастает, становится все сильнее. «Вот дождались, блин! Надо было давно уже врезать по селу из пушек!» — прыгают в голове суматошные мысли. Судя по несущемуся сверху звуку, мина летит прямо сюда, вой все громче, он ввинчивается в мозг, сверлит внутренности. Да, точно! Прямо сюда! Ошибки быть не может! Пытаюсь вскочить, чтобы отбежать хоть чуть-чуть в сторону, может быть тогда повезет, и меня не зацепит осколками, в любом случае хоть какой-то шанс. При прямом попадании выжить вообще невозможно. Почему-то вихрем проносятся перед глазами раскинутые в сторону синюшные ляжки грузинской медсестры, торчащий между ними прямо из тела зеленый стабилизатор. Точно такая же мина падает сейчас мне прямо на голову. Напрягшиеся мышцы ног швыряют мое тело вверх, но цепкие пальцы Руслана, вовремя впиваются в мой воротник и с недюжинной силой впечатывают меня обратно в землю.
— Лежать, урод! — почти с ненавистью хрипит мне в лицо ополченец.
В этот момент хлопает разрыв. Над полем вырастает столб черного дыма, разлетаются в разные стороны серые комья земли. Разрыв от нас метрах в ста не меньше. Я поднимаю голову и с удивлением смотрю на далекий султан постепенно рассеивающегося в неподвижном воздухе дыма. Хочу произнести что-то разухабистое и веселое, такое, что сгладило бы неловкость от вылезшего только что наружу страха, но ничего сказать так и не успеваю, потому что небо разражается новым пронзительным воем. Я поспешно утыкаю голову в землю и зачем-то прикрываю ее руками. Разрыв. На этот раз гораздо ближе.
Прямо над головой звучит спокойный и властный голос капитана-десантника:
— Все на броню! Танки на двести метров назад, вон туда в рощу! БТРы все кроме разведки ближе к дороге, там будет острый угол, вряд ли достанут. Разведка! Где-то в крайних домах корректировщик, седлайте свою кобылу и мухой туда. Сама батарея за седловиной, отсюда никак не достать, так что шевелитесь, пока эти уроды не пристрелялись.
Задираю глаза вверх и утыкаюсь взглядом в его спокойное деловитое лицо. Капитан стоит широко расставив ноги и заложив руки за спину, пригибаться, прятаться от разрывов он даже не думает. То ли не верит в мастерство грузинских минометчиков, то ли не желает ронять авторитет перед подчиненными. В любом случае, храбрости ему не занимать. Настоящий мужик.
Но долго любоваться офицером мне не дают. Тот самый БТР под которым скорчились мы с Русланом неожиданно заводится и начинает могуче чихать двигателем в явном намерении куда-то двинуться. Не сговариваясь выкатываемся из-под колес и цепляясь за торчащие с боков поручни карабкаемся наверх. Вовремя. Едва я распластался на нагретой солнцем броне, как БТР рванувшись с места словно норовистая лошадь, высоко подкидывая задом на неровностях бывшей пашни, пускается вскачь. Вот чего я никогда не любил, это вот такую вот езду на броне по пересеченной местности. Вряд ли можно придумать менее комфортный способ передвижения. Вот только водителю похоже плевать на мои предпочтения, он выжимает из машины максимально возможную скорость, и нас нещадно мотыляет из стороны в сторону. Цепляюсь напряженными скрюченными пальцами за какие-то выступы, отчаянно упираюсь ногами в попадающие под подошвы кроссовок неровности, всеми силами пытаюсь удержаться и все равно то и дело взлетаю вверх и снова шмякаюсь на броню. Взбесившийся окончательно мир скачет перед глазами в немыслимой свистопляске. Мелькает то распахнутый кусок немыслимо голубого неба, то серая пожухлая трава на земле, то вдруг я утыкаюсь лицом в крашенную камуфляжными разводами башню. Периодически я замечаю, как удивленно таращатся на меня сидящие вокруг, тоже крепко вцепившиеся в броню солдаты. Но сейчас мне не до сквозящего в их взглядах недоумения, только бы удержаться. И лишь спустя несколько минут я вдруг понимаю, что БТР на полной скорости летит прямо к окраине села, и на нас уже надвигаются, ставшие неожиданно большими, совсем не похожими на те игрушечные, что я видел издалека, дома.
«Это же БТР разведчиков! — с опозданием доходит до меня. — Черт! Надо же было так облажаться!» Где-то сбоку словно подтверждая мою содержательную мысль громким шепотом матерится Руслан. Вот почему бойцы смотрели на нас так удивленно. Ни хрена себе сюрпризец, поехали можно сказать разведку боем проводить, а тут вдруг откуда ни возьмись на броню с деловым видом лезут два совершенно левых оглоеда, есть чему удивиться. Однако, долго обдумывать последствия своей ошибки мне не дают. БТР, поднимая тучи пыли, лихо тормозит у околицы. Прямо перед нами, на расстоянии метров в двадцать два крайних дома.