— Извините, — говорю я, когда вижу, как из-за каких-то двойных дверей появляется медсестра в розовом. — У меня здесь пациент, и…
— Не думаю, что она из наших, — говорит она.
— Думаю, она ушла сама.
— Подождите здесь две секунды, — говорит медсестра и исчезает, возвращаясь через несколько секунд с больничной инвалидной коляской. — Держу пари, мы сможем доставить ее обратно.
Вскоре мы сопроводили ее до палаты, из которой она пришла. Она не такая уж старая, боль может дезориентировать, и я наблюдаю, как ее благополучно укладывают обратно в постель. Она недалеко ушла.
— Из туалета повернула налево, а не направо. Такое случается постоянно, — устало говорит приходская сестра. — У нас есть огромные указатели, но никто никогда на них не смотрит.
Я возвращаюсь по бесконечным коридорам, но лицо пациентки остается со мной до конца смены, так иногда случается, хотя предполагается, что мы всегда сохраняем профессиональную отстраненность. Я помню, как это упоминалось на одном из наших первых занятий – мы должны были найти свой собственный способ дистанцироваться. Хотя это не так просто – особенно когда видишь кого-то вроде нее, блуждающего в одиночестве, не знаю, почему это так на меня подействовало. Может быть, именно в этот момент пришло осознание того, что старое клише о том, что жизнь коротка, на самом деле правда?
Вернувшись домой, несколько часов спустя, еле держась на ногах и с затуманенными глазами, я на кухне снимаю пленку с разогретого в микроволновке блюда и выкладываю его на тарелку, когда входит Роб с парой грязных кружек.
— Это дерьмо не для тебя, чувак, — говорит он. Засовывает кружки в посудомоечную машину и поворачивается, чтобы посмотреть на меня. — Тебе нужна приличная еда, когда ты работаешь такими длинными сменами. Поверь мне, я знаю.
— Это лучше, чем петушиный суп Бекки, — говорю я.
В шкафу еще осталось около пятнадцати упаковок того блюда. Он стал постоянной шуткой. Мы пробовали добавлять овощи, добавлять лапшу, даже смешивать его с банкой сладкой кукурузы. Он по-прежнему совершенно отвратителен, но за неделю до получки мы не настолько горды, чтобы не попробовать его еще раз.
Карри, приготовленное в микроволновке, на вкус довольно отвратительное. Курица какая-то губчатая и эластичная, а рис местами подсох и стал твердым как камень. Но я измучен и умираю с голоду, а больше есть нечего, так что придется обойтись этим. Как только я высплюсь, сбегаю за покупками.
— Сегодня работаешь? — говорю я, глядя на Роба.
— Выходной. Подумал, что могли бы пойти и посмотреть тот новый фильм «Марвел» в кинотеатре, если тебе нравится эта вселенная.
— Я бы с удовольствием, но могу гарантировать, что через пять минут после первых титров я бы крепко заснул. У меня такое чувство, что я не отдыхал несколько дней.
— Я все хотел спросить, что там за история. Ты все уладил с той чикой, Элис? — он ухмыляется. — Немного неловко возвращаться домой и обнаруживать свою бывшую стоящей на кухне.
— Совсем немного, — я киваю. — Ну, я, по крайней мере, прояснил с ней ситуацию.
— Значит, теперь вы просто друзья? — спрашивает Роб.
— Эм, настолько, насколько это вообще возможно. Формальная вежливость, я думаю, это, вероятно, лучшее, на что мы способны. Она все еще не смирилась с тем, что я бросил юриспруденцию ради сестринского дела, как бы она ни пыталась убедить себя, что это не имеет значения.
— М-да, — глубокомысленно говорит Роб. — Нелегко вбить себе в голову что-то подобное. Моя бывшая жена не могла справиться с моей многочасовой работой в ресторане. Немногие могут. Это убийственно, но я не смог отказаться.
— Она поставила тебе ультиматум? — срашиваю я, с интересом поднимая глаза. Понятия не имел, что он был женат. На самом деле я вообще мало что о нем знаю. Роб мало рассказывает о себе, хотя я несколько раз заставал его болтающим с Бекки на кухне, когда возвращался с работы. Но Бекки такая – она смогла бы завязать разговор в комнате, полной статуй. Вероятно, так бы и было, зная ее.
— Нет, но если бы она это сделала… Не могу сказать тебе, что бы я выбрал. Я чертовски люблю свою работу. Я много лет проработал на стройке и заплатил целое состояние за переобучение. Ты должен следовать зову сердца, не так ли?
Эти слова, исходящие от коренастого, грубоватого шотландца, вызывают у меня улыбку. Впрочем, он прав.
Конечно, о чем я не упомянул ни ему, ни Бекки, ни кому-либо еще, и я не уверен почему, что, оказывается, после того, как мы расстались, у Элис был полусерьезный роман с Полом, с которым я раньше работал. Думаю, именно их расставание послужило катализатором для того, чтобы она снова вышла со мной на связь. Это странно, потому что он был одним из тех в офисе, кто вроде как поддерживал общение со мной – по крайней мере, некоторое время. Мы несколько раз ходили выпить с тех пор, как я ушел, и все же, он не упоминал об этом. Не то чтобы я в том положении, чтобы как-то это комментировать, учитывая то, что произошло с Эммой.
Боже, отношения сложны. Я поднимаюсь наверх, задергиваю шторы и забираюсь под одеяло. Летом спать после ночных смен просто убийственно. Так жарко, что мне приходится оставлять окно открытым, но там гремит музыка и сигналят автомобильные гудки, а дети, не ходящие в школу, кричат друг на друга в садах, и я никак не могу заснуть, когда все это происходит…
Странно то, что это ни Эмма и ни Элис являются в моих дневных снах, когда я запутываюсь в простынях, дремлю, пытаясь наверстать упущенное после ночных смен. Это Джесс. Мое подсознание – неуклюжий придурок.
Когда становится ясно, что не засну в ближайшее время, я сбрасываю простыню и выбираюсь из постели, направляясь на кухню. Мне нужен кофеин, и побыстрее.
Кстати, о дьяволе, на кухне появляется Джесс, ее нос покрыт новыми веснушками от августовского солнца на улице, волосы длинными волнами падают на плечи. На ней красивый сарафан с цветочным узором и шлепанцы, солнечные очки сдвинуты на макушку. Она стоит в дверях, как напоминание о том, что нет, мне это не померещилось. Это именно она мне снилась. Боже, моему подсознанию нужно взять себя в руки. Секундой позже вселенная выплескивает ведро ледяной воды на мое подсознание, когда Джесс проходит дальше в комнату, сопровождаемая высоким светловолосым парнем скандинавской внешности.
— Ох! Алекс. — она слегка порозовела. — Это Джеймс.
Меня не было всего пару недель. Откуда, черт возьми, взялся этот Джеймс? Я понимаю, что, наверное, пялюсь, и протягиваю руку. Джеймс крепко пожимает ее.
— Привет. Я Алекс, сосед Джесс по дому, — очевидно, я ее сосед по дому – вот почему я стою здесь босиком, в спортивных штанах и футболке.
— А, точно, — говорит он, довольный, что знает, кто я такой. — Ты тот, с прогулок.
— Верно, — Джесс сияет.
Я веду вежливую светскую беседу еще несколько мгновений, затем извиняюсь. Закрываю дверь своей спальни и смотрю в окно на Олбани-роуд и море домов, которое простирается так далеко, насколько я могу видеть. Мой желудок сжимается от чего-то, чего я правда не хочу признавать. Я не могу ревновать, из-за того, что Джесс с кем-то познакомилась. Мы друзья, вот и все. Да, мы флиртовали в ту первую декабрьскую ночь, когда познакомились, и да, мы стали друзьями, когда вместе прошагали много миль по городу. Это совершенно нормально.