— В любом случае. Ты не можешь позволить ему просто ускользнуть у тебя из рук, — Джен поднимает глаза на официанта и просит принести еще выпивки и тарелку чипсов. Сейчас половина одиннадцатого утра, и мой желудок сжимается от ужаса при этой мысли.
— Вряд ли он ускользнет у меня из рук. Он спит в соседней комнате.
— А Бекки на втором этаже. Она никогда не узнает, — говорит Джен, шевеля бровями. — Ты можешь просто прокрасться в его комнату после наступления темноты. Это довольно романтично.
— Или жутковато, — сказала Софи, скорчив гримасу. — Честно говоря, уверена, что с Бекки все будет в порядке. Может быть, когда она сказала «никаких пар», она, вероятно, имела в виду, что в квартиру не въезжают пары, а не то, что вы все должны были дать обет целомудрия, когда подписывали договор аренды.
Я скорчила гримасу. Думаю, Бекки была чертовски недвусмысленна по этому поводу:
— Я думаю, это, наверное, к лучшему. Мне кажется, что соблюдать обет целомудрия с ним в соседней комнате было бы практически невозможно.
Я думаю об Алексе, тянущемся за чем-то из шкафа, и о виде его обнаженной кожи под футболкой, и о том, что я чувствовала, когда стояла рядом с ним, мои руки покрылись гусиной кожей, и я слегка задрожала от предвкушения. Может быть, когда я вернусь, лучшим, что смогу сделать, будет просто высказать это открыто. Пригласить его куда-нибудь выпить. Нет ничего плохого в том, чтобы пригласить кого-нибудь выпить, не так ли? И если это приведет к чему-то еще, что ж…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Джесс
3 января, Лондон
Думаю, существует большая вероятность того, что мое тело будет согнуто в этом положении навсегда. Мы провели в автобусе двадцать один час, и я не могу вспомнить, кто я такая. Когда встаю, то все болит. Я приняла таблетку от тошноты в дороге и спала так долго, что мне приходится считать по пальцам, чтобы понять, какой сегодня день. Автовокзал Виктория в полшестого утра выглядит ничуть не более гламурно, чем в середине дня — на самом деле, без людей он, вероятно, выглядит еще хуже. Здесь пахнет холодом, сыростью и серостью, но внутри я чувствую легкое волнение от того, что я вернулась домой, что Лондон, город, который я всегда любила, является моим домом.
Я сделала то, что казалось мне самым страшным в моей карьере, когда была в полной безопасности. Мой желудок сжимается, когда думаю об этом и обо всем, что может пойти не так. Это немного странный скачок от управления маркетинговой компанией к работе операционным менеджером в издательстве, где я буду отвечать за то, чтобы книги проходили путь от готовых рукописей до продуктов на полках. Если быть до конца честной, все еще странно думать о книгах как о продуктах. Я смотрю на плакаты на автобусных станциях — половина из них посвящена книгам. Кто-то вроде меня помог этому произойти. Похоже на огромную, довольно пугающую ответственность. Я сглатываю и поворачиваюсь обратно к девушкам, которые раскладывают свои сумки.
— Я хочу знать все подробности о том, что произойдет, когда ты вернешься, — говорит Джен, обнимая меня на прощание, прежде чем сесть в «Убер».
— Придешь на ужин в следующую пятницу? — Софи целует меня в щеку. Рич ждет у дороги, чтобы отвезти ее домой. Встать в пять утра, чтобы забрать ее с автобуса — это самая Ричевская вещь, которую он мог сделать. — Уверена, что тебя не надо подвезти?
Я качаю головой. Через десять минут отправляется ранний утренний автобус, и я хочу постоять, пока жду, размять ноги и подумать о том, что собираюсь делать, когда вернусь домой. А потом я сияю от счастья, глядя на стаю ничего не подозревающих голубей. Думаю, этот год обещает быть чертовски потрясающим.
Несмотря на то, что я так устала, что чувствую себя зомби, я не могу удержаться от улыбки про себя, пока автобус едет по улицам. Лондон выглядит таким красивым, покрытый тончайшей сахарной глазурью из инея. Он сверкает на каменных стенах и дорогих на вид черных перилах, придавая красным телефонным будкам красивый вид с открытки. Это дом. Я обхватываю себя руками, потому что не могу до конца поверить, что это правда. Мне тепло и хочется спать в моей толстой лыжной куртке. Моя голова прислоняется к прохладному окну автобуса, и я наблюдаю, как город оживает.
Двое ранних утренних бегунов, одетых в термобелье со светоотражающими полосками, проносятся мимо, пока мы ждем, когда сигнал светофора сменится с красного на зеленый. Рождественские елки все еще освещают окна домов, и это меня радует. Мне всегда грустно из-за деревьев, которые я вижу лежащими в ожидании сбора на обочине, заваленные грудами черных мешков для мусора. Когда у меня будет собственный дом, в каждой комнате у меня будет елка, и все это место будет освещено миллионами крошечных белых огоньков-звездочек. Думаю о том, как росла, и как я украшала свою спальню, и как моей маме не терпелось убрать все украшения, потому что она ненавидела беспорядок, и как бабушка с дедушкой компенсировали это елкой, которую они всегда разрешали мне украшать, увешанной безделушками, которые я смастерила в начальной школе и буйной радугой мишуры. А потом, когда мы сворачиваем на Черч-стрит, мои мысли перескакивают вперед, представляя, как в это же время в следующем году мы все будем праздновать Рождество в доме на Олбани-роуд. Роб умеет готовить, конечно, в том, чтобы жить с шеф-поваром, должно быть преимущество, и я была бы там, одетая во что-нибудь облегающее и сексуальное, и…