Не прячется ни от кого,
сам Бог себе и царь,
а сын в райкоме у него
четьверьтый секретарь.
Все есть: не надо ничего,
не жизнь — сплошной восторг,
а дочка в школе у него
историк и парторг.
Ах, верно, вечно будет жить
Егор Лукич Слипчак:
он в меру ест, он бросил пить,
не курит натощак
и, бодр как юный пионер,
растит себе внучат.
Вот так живет в СССР
сей гражданин СССР
Егор Лукич Слипчак.
209. ГАМЛЕТ
Я — Гамлет, не знающий, стоит ли мстить.
И, если бы взял на себя это право,
не знал бы, должно быть, что делать с Варравой:
отправить на крест или прочь отпустить.
А может ли быть, что желанье простить
порой знаменует лишь трусость да леность,
а правдой становится вечная ненависть?
Я Гамлет, не знающий, стоит ли мстить.
210. SANCTUS
Товарищ Сталин, вы большой ученый,
историю вы знаете на ять,
а нам, коль уж попали в список черный,
одна дорога. Ну, да наплевать.
Мы тоже были молоды и крепки,
махали топором до дурноты,
рубили лес по-сталински, на щепки,
и щепки те сломали нам хребты.
Веселого немного в этой доле,
но в нашей смерти не виним мы вас:
нам не по силам оказалась воля —
явились вы. И показали класс.
Россия дождалась, чего хотела,
и, вся в слезах, упала вам на грудь,
а вы… вы слишком знали ваше дело,
смотрели в корень. Зрели рабью суть.
Конечно, не безгрешны вы, но так ли
безмерны, непростимы те грехи?
Ведь Немирович ставил вам спектакли,
Ахматова писала вам стихи.
Кто только вам не бил земных поклонов!
И стали вы, товарищ Сталин, Бог:
не в человечьих силах сто мильонов,
сто пятьдесят! скрутить в бараний рог.
Товарищ Сталин, дорогой, родимый!
все наше горе — право, не беда.
Вы были больше нам необходимы,
чем в голод хлеб и чем в жару вода.
Живите ж тыщу лет, товарищ Сталин,
пусть не в Кремле — так в памяти у масс,
а наш народ, он вами не оставлен,
он любит вас. Он в сердце спрятал вас.
211. LACRIMOSA
Письмо это вряд ли найдет адресата:
пишу наугад, отдаю наугад.
Ведь если бы письма ходили из ада,
то что бы тогда это вышел за ад!
Но если не верить, что ты на свободе,
что Витька наш жив, — так уж лучше в петлю
Я очень люблю тебя, милый Володя!
Ты слышишь, Володенька: очень люблю.
В бараке у воздуха вкус керосина.
Твержу по ночам себе: брось, откажись!
Ты тысячу раз поддавалась насилью
и тысячу раз помышляла на жизнь
и все же жива. При таком обороте
имеешь ли право на мужа, семью?
Но я же люблю тебя, милый Володя!
Ты слышишь, Володенька? Очень люблю.
Володя! А может быть — лучше бы сразу?
Секунда решимости — что за беда!
Меня разъедает дурная зараза,
и мне не отмыться теперь никогда.
Семнадцатый месяц уже на исходе.
Скажи мне, за что я все это терплю?
Что делать, Володя? Ответь мне, Володя!
О, как я люблю тебя! Веришь? — люблю…
212. DIES IRAE
День Гнева не наступит никогда.
Со всею убежденностью пророка
я говорю: не существует Бога,
а стало быть, и Божьего Суда.
И в равной мере смешаны в золе,
не разбирая рая или ада,
и не нашедший на земле награды,
и избежавший мести на земле.
213. CONFUTATIS
А было время: к топору зовите Русь!
Не так-то просто. Но уж если дозываются —
ничем из памяти не выбить крови вкус,
такие вещи никогда не забываются.
Рыдает петел над отрекшимся Петром,
висит Спаситель в окружении разбойников…
Нас убивали тем же самым топором,
которым некогда орудовал Раскольников.
214. ПИСЬМО ИЗ ПРОВИНЦИИ
Я вашу просьбу выполняю без охоты:
картины прошлого подобны миражу,
но мне всегда приятны были дон-кихоты,
и потому-то я вам все-таки пишу.