Дальше сидел Целищев. От каждого слова Прова он просто кончал. Тут все было ясно.
Бородатый, с международным именем, спецкор, статья которого даже ходила одно время в самиздате, человек, вне службы довольно едкий и остроумный, понимающе кивал головою в такт ритмическим переливам ослоречи.
Более или менее нейтральными казались лица сидящих рядом тридцатипятилетней, но, видимо, пока девственной евреечки Вероники, ведущей в журнале Детскую страничку, и учетчика писем Сени, свердловчанина с университетским ромбиком на лацкане, очень юного и очень обаятельного мальчика. Вероника, неравнодушная ко всем мужчинам, в том числе и к Арсению, призналась ему как-то, что на новогодней общередакционной пьянке дошедший до кондиции обаятельный Сеня совал ей в кулачок записку с номером телефона, по которому — если что — можно звонить круглосуточно. Арсений очень пожалел тогда, что Вероника записку выбросила, во всяком случае, сказала, что выбросила, — он непременно позвонил бы часа эдак в три ночи и, не обращая даже внимания на возможные последствия — больно уж удовольствие велико! — посоветовал бы, чтобы Они перестали вербовать таких мудаков, как Сеня.
В уголке расположилась группа интеллектуалов-профессионалов: Аркадий и два его старых товарища. Эти позволяли себе на лицах выражение отсутствующее, но все же не вызывающее. Наивные люди, подумал Арсений. Им ведь и этого не простят. Будет и на Викиной улице праздник, очень скоро будет!
За ними сидел Андрюша, самый симпатичный в редакции человек. Это свое качество он, говорили, унаследовал от отца, известного писателя, вошедшего в историю советской беллетристики в качестве наиболее яркого литературного доносчика, черносотенца и идеолога бездарности. Сейчас Андрюша готовил к печати один из романов отца, не опубликованный при жизни последнего из-за переходящей уже все границы правизны и мерзостности. С-сволочи! возмущался Андрюша цензурою. Такую вещь зажимали!
Следующим был надзирающий зам, из «Комсомолки». На лице его читалось: все, о чем вещает главный, известно ему, заму, давно и из первых рук. Поэтому, поощрительно покивывая головою, он занимался тем же, чем и Арсений, — только не из развлечения, но по долгу службы.
Интересно, какое лицо демонстрирую я сам? подумал Арсений, когда часовая стрелка кругового обзора коснулась его. Наблюдения наблюдениями, но из-под контроля себя не выпускаю. Смешно же, наверное, выглядит моя рожа с выражением самоуважения в дозволенных рамках!
В ряд с Арсением сидело еще несколько человек, но топографическое их расположение делало лица недоступными наблюдению. Впрочем, Вику и главного Арсений представлял себе и так, а несколько разнокалиберных семиток косили лица неменяющиеся, подобные маскам театра Но. Жаль, что не виден Олег, тот самый человечек в потертых джинсах, главный художник журнала, рисовавший остроумные и злые сатирические картинки, которые последний десяток лет печатали, если везло, только в братских странах; в небратские он передавать свои произведения покуда не решался. В журнале Олег раскладывал фотографии.
Круг, пропустив несколько неинтересных персонажей: машинисток, уборщиц, курьера, технического редактора, — замыкался на всегда готовой Гале Бежиной и старательно, с языком, высунутым изо рта кончиком, ведущей протокол несчастливой владелице подержанных «жигулей» — жертве афганской революции. Все же подержанные, окончательно решил Арсений, я покупать не стану. В конце концов если с Викой не цапаться так по-глупому, как пятнадцать минут назад, она может поставить в издательскую очередь, а там машины выдают четыре раза в год.
Доклад тем временем подходил к концу: итак, товарищи, мы должны найти интересные, нелобовые формы отражения работы Леонида Ильича Лично на наших страницах. Хотя почему, собственно, нелобовые?! Мы так боимся этого, будто чего стесняемся, а стесняться нам, товарищи, нечего! Это он точно сказал, отметил Арсений. Стесняться нам давно уже нечего. Я кончил! Целищев тоже. Кто желает высказаться? спросила Галя.
Вместо ожидаемой Арсением тяжелой паузы, слово тут же взял спецкор с международным именем, взял сам по себе, безо всякого нажима и вытягивания, даже, кажется, без предварительного сговора: я считаю, что мы, бойцы переднего края идеологического фронта, должны организовать рейд по местам событий, описанных в замечательной книге Леонида Ильича Лично, и отразить судьбы… Тут в кабинет бесшумно скользнул единственный человек, которому разрешалось на собрании не присутствовать, — ословская секретарша, — и шепнула что-то на ухо Вике, после чего обе столь же бесшумно — это при центнере Викиного живого веса! — исчезли за дверью. Через минуту в кабинете возникла Викина голова и многозначительным кивком вытащила за дверь Аркадия. Еще через минуту голова Аркадия произвела то же с Арсением. Впрочем, сии перемещения на неостановимое течение открытого собрания никакого воздействия не оказали, да оказать и не могли.