В Ялту Лена возвратилась на ?комете?. Витька все просек и, хотя молчал, сторонился матери до самого отъезда.
22.
Труп Комарова обнаружили только к вечеру. Из-за жары, которая так и не собралась спасть, разложение зашло достаточно далеко, и в номере успел устояться не потревоженный ни ветерком сладкий запах, похожий на запах перезрелых слив. Осколки зеркала покрылись слоем всепроникающей пыли и плохо отражали происходящее.
Труп свезли в морг и - благо в гостиничных анкетах положено указывать, куда и с какою целью приезжающие прибывают, - сообщили на предприятие, где, как и предполагал Комаров, находилось все начальство: сводили концы с концами. Начальство попыталось снестись с Москвою, с министерством, но, в связи с выходным, застало только подвыпившего вахтера. Тогда послали телеграмму по месту прописки - еще одного крайне полезного для подобных случаев изобретения.
В понедельник выяснилось, что вдовы Комарова в Москве нету: она в отпуске в Крыму или на Кавказе, отдыхает с сыном диким способом, то есть адрес ее не известен никому на свете. Пришла телефонограмма из морга: вскрытие подтвердило обширный инфаркт; не работает холодильная установка (старую, дореволюционную, с глубоким подвалом-ледником анатомку недавно сломали, предварительно построив из стекла и железобетона модерное патологоанатомическое отделение); просят забрать труп как можно скорее - так что, посовещавшись, решили не переправлять Комарова в Москву, а похоронить на месте. Если ж вдова, вернувшись из Крыма или с Кавказа, пожелает перевезти прах, это легко осуществимо благодаря цинковому гробу.
Цинка на заводе, впрочем, отродясь не водилось, гроб склепали из дюраля, и Комаров навсегда водворился в землю, которую как следует не успел-то и рассмотреть.
23.
Новая трехкомнатная квартира Комаровых в Теплом Стане государственная, бесплатная, не кооператив - была пустынна и заперта на оба замка. Холодильник, согласно инструкции, отключен и открыт. Телевизор - чтобы не выгорала трубка - прикрыт черной салфеткою с вышитым крестом попугаем - подарком комаровской мамы ко второй годовщине свадьбы сына. Сервант и книжный шкаф заперты на ключики.
Квартира жила только пылью, медленно осаждающейся на полированных поверхностях шпона ценных пород древесины, изредка трещащими телефонными звонками да ритмичными звуками падения сквозь почтовую щель в двери газет - сначала на пол, после - друг на друга. Потом упала телеграмма, еще одна и, наконец, открытка из автомагазина.
Но вот ключ повернулся в одном замке, в другом, и, перешагнув кипу корреспонденции, в квартиру вошли прибывшие из Симферополя сын Комарова Виктор и, злая, что муж не встретил, вдова Комарова Лена с чемоданом и полной авоською фруктов в руках. Прочитав телеграммы, Лена отвезла сына в Новогиреево, к тетке, взяла у нее в долг денег и отправилась на вокзал.
В кассовом зале клубились вонь, духота; очередь казалась бесконечною; дежурный, к которому тоже еще надо было достояться, просмотрев телеграмму, логично заметил, что, коль дело случилось две недели назад, еще два часа в порядке общей очереди подождать можно вполне: у него вон женщины с грудничками - и то ничего.
Лена безумно устала с дороги, но очередь в кассу все же заняла и, простояв часа полтора, услышала по радио, что билеты на дневной поезд кончились; следующий, тот, которым уезжал в командировку Комаров пятнадцатью сутками раньше, должен отправиться только в три ночи, но и на него билетов - кот наплакал.
Послезавтра надо было на службу, ноги гудели, хотелось спать, Лена подумала, что лучше возьмет отпуск за свой счет и поедет на неделе. Забрав сына, вдова Комарова вернулась домой, где воздух успел настояться на перезрелых фруктах.
Со следующего дня будничные дела так закрутили Лену, что она выбралась на могилу человека, восемь лет считавшегося ее мужем, очень и очень не скоро. Комарову, впрочем, и это было все равно.
Глава третья
ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ЖИЗНИ, ЗАРАБОТКИ И АЛИМЕНТЫ
Поэт, по сути, пишет о немногом:
любая строчка, что там ни возьми,
есть разговор о человеке с Богом.
Или о Боге - разговор с людьми.
А. Ольховский
24. 10.52 - 10.56
Поезд, когда Арсений вбежал на переполненный перрон, уже тронулся, но двигался пока очень медленно, и прыгнуть на ходу ничего не стоило, если бы не толпа. О, как она мешала! Извините! бросал Арсений направо-налево, протискиваясь между людьми. Простите! Разрешите, пожалуйста! Перед ним расступались, и вот вагоны шли уже в каких-нибудь полутора метрах.
Но как раз тут-то толпа сделалась гуще и однороднее: из нее вдруг исчезли женщины, дети, старики - остались одни мужчины: молодые, здоровые, сильные. Они стояли сплошной стеною вдоль перрона, а за ними, все ускоряясь, шли вагоны поезда Арсения. Позвольте! кричал он уже с отчаянием. Дайте пройти! Товарищи! - но товарищи как бы и не слышали, а только смыкались плотнее, и нельзя было найти между ними ни щелочки. Да пропустите же! Арсений уже орал, бегая вдоль шеренги. Мне надо на поезд! Они смотрели сквозь Арсения и молча чуть сдвигались плечами там, где он пытался прорваться.
Арсений метался так долго, что, казалось, поезд сто раз должен укатить, однако вагоны тянулись и тянулись мимо перрона: десять, двадцать, восемьдесят, двести вагонов! - а пробиться все не удавалось. Тогда, в отчаянье, набросился Арсений с кулаками на первого попавшегося парня из строя, и тут все они, будто только того и ждали, скруглив свою линию, сомкнулись вокруг. Сначала Арсений получил несколько ударов в лицо и в живот, согнулся, упал, и тогда начали бить ногами. Со стороны же виделась только пара десятков мужчин, собравшихся в кучу и почти неподвижных: пиво пьют, что ли, а может, обсуждают футбол.
Кругом проистекала обычная вокзальная суета: старики, дети, женщины с колясками, женщины без колясок, военные, милиция, студенты с гитарами, мешки, рюкзаки, узлы, авоськи, чемоданы, сумки - а вдоль перрона все шли и шли, разгоняясь, вагоны бесконечного поезда, и цвет их из грязно-зеленого постепенно становился небесно-голубым, как погоны у известного рода войск, а крытый вокзальный дебаркадер мало-помалу опускался под землю, принимая мраморно-раззолоченные черты станции ?Комсомольская-кольцевая?, стиль sovietique, сталинское барокко.
25. 10.57 -11.00
В дверь постучали: Арсений, вы дома? и через психологически не мотивированную, явно недостаточную, чтобы услышать ответ, паузу: к телефону! Арсений поднял голову: оказывается, заснул прямо за столом, над страницами Проверяющего. Комаров спал в предпоследний раз в жизни, и сон его вил глубок и тяжел. Рука затекла, тело ныло. Спасибо, Вера Николаевна, иду.
Телефонная трубка лежала на диванчике, протянувшись напряженной спиралью шнура к пристенной полочке, к черному аппарату. Неоднократно падавший, был он в нескольких местах залатан потерявшим клейкость и прозрачность, жухлым, грязно лохматящимся по краям скотчем. Арсений взял трубку, но услышал лишь резкий писк коротких гудков. Предполагая случайный разрыв линии, Арсений нажал на рычаги и стал ждать повторения вызова. Телефон молчал, зато из комнаты донесся едва слышный, но дико настырный звонок поставленного на одиннадцать будильника.
Эти чертовы машинки готовы звонить бесконечно, пока батарейка не сдохнет! Арсений вернулся к себе и резко ударил по клавише.
26.
Соль шизофренического сюжета, который Арсений предназначал в ненаписанном рассказе своему шурину Мише, была не столько в экстравагантности идеи, - коль уж находятся террористы, взрывающие в воздухе пассажирские самолеты, почему бы не взорвать и Московский метрополитен? - сколько в подробной, методичной разработке деталей сумасшедшего плана.
Как эти самые китайцы организовали диверсионную группу, было не важно, ибо очевидно, что набрать ее в Москве - раз плюнуть: ведь подложить втихаря бомбу куда проще, чем, например, выйти в одиночку с листовками на площадь Маяковского, а, как известно, находятся и такие оригиналы. Взрыв наметили бы на восемь утра: самое пиковое время, когда полно народу, когда на линиях - все поезда и до которого к тому же полных два часа на подготовку.
При современном уровне техники изготовить три-четыре сотни мини-бомб и установить часовые механизмы взрывателей синхронно проблемы бы не составило. Далее: на каждую из восьми линий вышло бы по три добровольца: один сел бы в голову, второй - в середину, третий - в хвост поезда. Всякий в своем вагоне оставил бы по бомбе, прилепив ее на магнитной присоске под сиденьем или внизу у нерабочей двери, потом вышел бы на станции и еще одну бомбу оставил бы на перроне: под скамейкою, в урне, на гигантском ли пылесосе - где удастся. Потом они снова бы сели, уже в следующий поезд, оставили бы по бомбе и там и вышли на следующей станции. Проехав от конечной до конечной, они начинили бы взрывчаткою все станции и практически все поезда. Где-то в половине восьмого подготовка бы завершилась, диверсанты разбежались-разъехались по сравнительно безопасным местам, а в восемь под Москвою произошел бы грандиозный взрыв. Силу бомб рассчитали бы так, чтобы вывернуть землю до поверхности даже на самых глубоких местах. Неизбежно случилось бы, что и воды Яузы и Москвы-реки хлынули в образовавшиеся бреши, наверняка рухнули бы и метромосты, - словом, фейерверк вышел бы масштабный, вряд ли кому удалось бы спастись, а если б кому и удалось, они пораспустили бы слухи о таких ужасах, каких не происходило и на самом деле.