Чугр, видимо, поделился секретом не только со мной. Ночью дверь в медотсек была грубо взломана, упаковки с оранжевыми таблетками испарились, и нетрудно было понять, в чьи руки они попали. Ещё до чумы выделилась у нас в классе компания, которую возглавил Мармот, низкорослый, но крепкий, бицепсы у него вздувались как кегельные шары, из генетической линии «ОТ», как считалось, самой бесперспективной, а вместе с ним — Слюнтяй, Погань, Рожа, шестёрки на побегушках. Меня они всё же побаивались, не трогали, но тех, кто слабее, тихонечко, но постоянно давили: то отберут за обедом десерт (давали нам иногда сладкие леденцы), то новенькую куртку заменят на свою старую, заношенную, дырявую. Теперь же, когда не стало надзора учителей, вконец обнаглели: захватили самый большой дортуар, никого туда не пускали, работали только на автоклавах, чтобы не контактировать с заболевшими, переносить тела умерших гоняли других. А на следующее утро после взлома дверей открыто жрали за завтраком оранжевые таблетки, да ещё ухмылялись, поглядывая по сторонам: кто пикнет? Чугра они избили, чтобы молчал. Тот приполз на завтрак весь в синяках, с заплывшим глазом, с кровоточащей распухшей губой, наглядное предупреждение всем остальным. На вопрос отца Либби: что произошло? — невнятно пробормотал, что упал с лестницы. Да и что отец Либби мог сделать?
Так вот, в один из этих смятенных дней я краем глаза заметил, как Петка о чём-то шепчется с Мармотом и его бандой. Причём поглядывают они в мою сторону. На всякий случай я раскопал в кухонных ящиках металлическую отбивалку для мяса, пристроил её в петле на поясе и потренировался выхватывать. Получалось неважно: продолговатая голова отбивалки упорно застревала в петле. Изобрести ничего лучше я не успел, они тем же вечером подловили меня в умывальнике. Я даже не сообразил, как это произошло, вот только что никого не было и вот — стоят пять человек, отрезая меня от выхода.
Видок у них был ещё тот. Мармот — как бы сплющенный сверху и потому сильно, как тумба, раздавший вширь, Погань — с бельмами на обоих глазах и мокнущими язвочками на щеках, Слюнтяй — с вечной своей белесой ниткой слюны, тянущейся изо рта, Рожа — с акромегалическими выступами костей, ну и Петка — отвратительный, тощий, с крысиными глазками, полными гадливого торжества.
Пятеро — это было много. У меня лопнуло сердце, разлетевшись брызгами страха по всему телу. Нечего было и думать хвататься за свою дурацкую отбивалку. Пока я её вытаскиваю, меня уже собьют с ног.
Я замер.
Они тоже не торопились.
Чего им спешить? Бежать мне всё равно было некуда.
— Так ты, оказывается, натурал? — сказал Мармот и почесал волосатую бородавку на подбородке.
Ответа он не ждал. Но я всё равно ответил:
— Тебе-то — что?
Голос мой дрогнул, выдавая испуг.
Мармот, почувствовав это, растянул губы в усмешке.
— Ну ты знаешь, что мы делаем с натуралами. Впрочем, у тебя шанс есть, — мотнул головой. — Петичек, голубок, объясни ему.
И Петка шагнул ко мне, встав вплотную:
— Очень просто. Ты сейчас обслужишь нас всех. Хорошо обслужишь — значит, жить будешь. Но только если обслужишь действительно хорошо. Уж ты постарайся. — Он протянул руку и погладил меня по щеке. — Постарайся, мой сладенький… Я так давно этого ждал…
Да, шанс у меня был. Не знаю, каким образом я догадался об этом, но молниеносным движением схватил Петку за руку и вывернул её так, что он согнулся и завопил:
— Пусти!.. Сломаешь!..
— Ну, Яннер, всё, ты допрыгался… — угрожающе начал Мармот.
Закончить фразу я ему не позволил. Ещё сильней вздёрнул петкину руку и развернул его боком.
— Смотрите, с кем вы связались!
Они уже и сами увидели — желтоватое, с обломанными краями, слюдяное пятно на предплечье.
Сразу же отступили назад.
Тогда я оттолкнул Петку, и тот, запутавшись в своих тощих ногах, сел на пол.
Впрочем, тут же вскочил.
Однако Мармот уже выставил перед собой здоровенный кулак:
— Стой, где стоишь!..
— Ребята!.. — завизжал Петка. — Он же натурал, вы что, сдурели?.. Натурал, натурал, клянусь чем хотите!..
У Мармота густые брови полезли на лоб.
— Ах ты, сволочь! — хрипло процедил он. — Скотина!.. Ты меня заразил!.. — и ногой, обутой в тяжёлый ботинок, изо всей силы ударил Петку снизу. Тот рухнул на корточки, отчаянно прижав ладонями низ живота, и тоненько-тоненько от невыносимой боли завыл.