Артём вошёл в просторную идеально убранную палату. У окна стояла единственная кровать, на которой под тонким одеялом лежал человек. Вся верхняя часть его тела, видневшаяся над одеялом, включая руки и голову, была забинтована. Единственно не бинтованные глаза и рот идентифицировали замурованного, как мумию, в промасленные перевязи, человека. Но и этого для Артёма было достаточно. Перед ним лежал Антон, Антошка, говорун и философ, мастер восточных единоборств и тонкий нежный друг…
У изголовья Антона переминался с ноги на ногу высокий худощавый врач. Антон приподнял руку и поманил врача, чуть сгибая указательный палец. Врач изогнулся, как деревенское коромысло, выслушал Антона, затем распрямился сказал:
– Хорошо, Антон Георгиевич, только недолго, несколько минут, не больше. Я буду за дверью.
Он вышел. Артём подошёл к кровати и присел на край.
– Артёмка! – чуть слышно прошелестел Антон. – Прости, что потревожил. Я должен был тебя видеть. Ведь мы с тобой, как прежде, молодые и красивые, так?
– Так, Антон, – откуда-то из глубины отозвался Артём, – мы с тобою ещё…
Он не договорил, горячие слёзы брызнули из его глаз. Артём зажал кулаком рот, чтобы не взвыть, и замолчал.
– А теперь иди, Артёмка, – шевельнул губами Антон, – такие дела…
Артём аккуратно, как облако, припал на забинтованную грудь товарища и обнял его белое полотнище бинтов. У обоих было такое ощущение, что время остановилось или вообще закончилось.
– Иди, – повторил Антон.
По свистящим звукам, сопровождавшим сказанное слово, Артём почувствовал, что друг задыхается.
– Мы встретимся, – глаза Антона искрились в лёгком прищуре. Казалось, где-то там, под бинтами, он улыбается, как прежде, светло и радостно.
– Мы обязательно встретимся…