— Садитесь-ка со мной, Пелагея Марковна, да выпьем за победу, за Россию, тех кто не пришел с войны помянем…
Марковна отнекивается, но недолго. Эта сибирская крестьянка — из породы однолюбов. Когда в 23-м ее муж, уссурийский казак не пришел с войны, она осталась вдовой. В 1927 она появилась в нашей семье, да так и осталась. В Сибири у нее живут многочисленные братья и сестры, к которым наша Марковна ежегодно ездит в гости, навьючив на себя гору подарков. Возвращаясь, он ругательски ругает деревенское житье-бытье, что не мешает ей на следующий год снова отправляться к родне…
— Помянем, — говорит Марковна, поднимая стопку, — и Костеньку моего…
Одним махом она опрокидывает в рот водку на калгане, закусывает солониной, и тут же убегает на кухню, утверждая, что «эти распустехи все погубят!»
Мне удается уцелеть, несмотря на все усилия нашей Марковны отправить меня в мир иной от переедания. Из школы возвращается первоклашка Левушка, и тут же бросается ко мне. У него накопилась масса вопросов, ответить на которые может только отец. Битых два часа я рассказываю ему о войне, объясняю арифметику, экзаменую по Закону Божьему, выслушиваю бесхитростные истории о том, что «Петька Чернов ушами умеет шевелить, а Максим Антонов со мной вчера подрался, и теперь дуется». И так далее до бесконечности. Окончательно меня сражает загадка: «Руки-ноги есть, говорит — а не человек?» Попробуйте-ка сходу догадаться, что это — иудей! М-да, что-то у нас в школе, того-с… В гимназиях такого не было…
Бурная встреча вечером растягивается за полночь. А утром я уже у дверей ГУК дружинных частей. Новое назначение меня и радует и огорчает одновременно. Под Москвой создаются три тяжелых латных бригады, по образу и подобию «Александра Невского», но, разумеется, с совсем другой техникой. Мне поручено принять командование бригадой «Генерал Скобелев», расположенной неподалеку от Звенигорода, куда и предлагается срочно отбыть.
Однако, в интимной беседе, без чинов, соратник Кольцов сообщает, что отбывать-то, собственно говоря, некуда. Бригада существует только на бумаге. Поэтому, мне и моему штабу пока предлагается оставаться в Москве, вплоть до особого распоряжения. Конечно, остаться в Москве хорошо, но вот полевые, квартирные, и представительские где получать? В Москве их не дают. Да нет, я-то без них проживу, не заплачу, вот только Любаша опять браниться будет…
…В середине октября я отбываю, наконец, к своей бригаде. Вторая половина месяца проходит у меня в бесконечных делах и заботах, обычных во вновь сформированных частях. Чего-то не хватает, что-то не известно куда девать. Два блока казарм еще без печей, топлива завезли ровно в два раза больше, чем может принять наш склад. Половина личного состава — новобранцы, экипированные с иголочки, за то вторая половина — фронтовики-ветераны, у которых не то, что зимней формы нет, а и летняя — в таком состоянии, что мой начтыл лишь колоссальным усилием воли удерживается от самоубийства. В общем, если ты хоть раз принимал новый взвод, роту, батальон или полк, то ты знаешь, что таких бед тебе не избежать. А между тем, приближается 7 ноября — славная годовщина восстания патриотов в 25-ом. Неплохо бы парад провести, если, конечно, все удастся подготовить…
…Не удалось. Новые танки все еще не прибыли, а машины с капремонта… О, Господи, зачем же мне еще и это наказание! Двигатели только что не рассыпаются на ходу, сервоприводы барахлят у каждой второй коробки, а у каждой первой — вообще не работают. Короче говоря, выводить это на парад, даже в части, я не стану. Ничего, пройдет личный состав парадным маршем и хватит…
…Но мне не удается провести даже такой парад. То есть парад, разумеется, проходит, но без меня. Пятого ноября мне доставляют приглашение на парад в Москве. Забавно: я четырежды проходил по брусчатке Красной площади в строю колонн, но ни разу не сподобился на приглашение. Всегда по приказу. Что ж, посетим…
— …Господин полковник, разрешите, — это Лагутин, мой денщик. — Ваш мундир. — На кровать ложится отглаженный китель. — Любовь Анатольевна ждут Вас в столовой.
Ну, насчет «ждут», это он, конечно, преувеличивает. Как и большинство женщин Любаша органически не умеет собираться быстро. Одеваюсь, натягиваю начищенные до зеркального блеска сапоги. Все, что Лагутин умеет делать хорошо, так это чистить сапоги и гладить мундир, да еще заваривать чай, но для денщика этого достаточно. Теперь «сбруя» — портупея и ремень с кортиком и кобурой.
— Ну что, Костя, как я выгляжу?
— Великолепно, господин полковник, просто великолепно. Я могу быть свободным?