Местный священник ведёт службу, все крестятся, в том числе и мы, лютеране и католики. Специальным постановлением Святейшего синода мы приравнены к православным, аналогичное решение принято и нашим лютеранско-католическим Управлением, поэтому никаких проблем не возникает. Наконец звучит громогласное: «Нарекаю тебя Катериной, Катрин!» Все облегчённо вздыхают — ещё никогда в Храме не было столько народу! Ярко сияют свечи, плывёт ароматный дымок ладана. Наконец мы выходим на улицу, где ярко светит солнце. Принимаю свою дочурку и высоко поднимаю над головой, чтобы её видели все желающие. Катюша ведёт себя на удивление спокойно, её разноцветные глаза широко впитывают окружающий мир! Расти, моя малышка! Ничего не бойся, папа и его верные боевые друзья всегда защитят тебя от происков мирового сионизма и прогнившей насквозь демократии! А когда придёт время, ты сменишь его на боевом посту! Так я говорю ей мысленно, чувствуя небывалое раньше воодушевление и радость отцовства…
Очередной сюрприз! Когда мы подъезжаем к усадьбе нас встречают выстроившиеся вдоль дороги эсэсовцы: это мой товарищ Вилли Хенске, уже гауптштурмфюрер и его сослуживцы. Они салютуют нам партийным приветствием, выбрасывая вперёд правую руку. Громогласное «Heil!» звучит над деревней. Когда мы минуем их, бравые ребята строятся по подразделениям и маршируют по дороге к усадьбе! Наконец мы обнимаемся с Вилли, а тот увидев ребёнка завистливо вздыхает и поздравляет меня с отцовством. Его полк дарит малышке настоящий маленький танк, который его механики смастерили в свободное время. Игрушка вызывает у всех настоящий ажиотаж: маленькие гусеницы, башенка. Мотоциклетный мотор, могущий передвигать этого красавца по земле вместе с экипажем. Вижу, как взрослые дяди и тёти вздыхают от зависти, да многие бы хотели вернуться в детство чтобы иметь возможность покататься на таком танке…
Наконец вечер заканчивается, все гости уложены отдыхать, Ева с родственниками улетела назад в Берлин, вместе с ней убрались и корреспонденты с киношниками. Ребята Вилли расположились по деревенским домам, их принимали с радостью, и чует моё сердце, что после их визита детишек здесь прибавиться — вон как горят глаза у местных девушек и молодых женщин… Мы остаёмся со Светой одни, возле Кати дежурит нянька. Но тем не менее жене приходиться отвлекаться на кормление дочери. Я не в обиде, наоборот доволен, что жена сама кормит дочь, это по нашему, по арийски. Ребёнок должен быть выкормлен родной матерью, а не кормилицей. Это укрепит и здоровье и дух ребёнка…
Утром опять собираемся все за столом и плотно завтракаем, затем все вместе едем на экскурсию по поместью, организованному моим дядей. Гости поражены размахом и по-хорошему мне завидуют. Ещё бы, настоящее образцовое сельское хозяйство, да ещё и промышленные предприятия. Дядя Карл хвастается, что собирается построить консервный завод. Ну, наше хозяйство приносит приличный доход: военное ведомство платит щедро за продукты, плюс различные премии, да ещё плата за производимый здесь кирпич, за энергию, плюс доходы от животноводства. Сева хлопает меня по плечу и смеясь называет будущим помещиком. Видно, что ему немного завидно, и я утешаю его, говоря о том, что он может завести себе поместье где-нибудь в Техасе или Орегоне. Все дружно смеются, а потом задумываются, ведь рано или поздно, но воевать с Америкой придётся… Хотя сейчас у нас на очереди Англия и Япония… На следующий день все гости уезжают, остаётся только семейство Всеволода Львовича в полном составе. У детей каникулы, а у нас им явно нравиться и они целыми днями носятся на улице. Наши супруги явно нашли общий язык и теперь все дни проводят вместе, ухаживая за нашей Катенькой. Света сообщает мне, что пригласила их к нам на лето, я согласен с ней полностью. Это лучше, чем тратиться на дачу где-нибудь в Крыму или дышать пыльным воздухом в Москве. У нас чудесный воздух, есть река, где можно купаться. Недалеко город, где можно сходить в театр или в кино, посетить ресторан. Так что конечно здесь отдыхать очень хорошо… Замираю на месте, осенённый идеей… Срочно нахожу дядюшку, коротко излагаю ему идею и оседлав коней мы мчимся на берег реки: вот он, то что нам требуется! Великолепный сосновый бор! Здесь построим летние домики, здесь проведём водопровод, расчистим пляж, устроим купальни. Будет великолепный санаторий для отдыха. Дядя Карл проникается идеей мгновенно и уже прикидывает сколько чего потребуется. Кроме дохода от аренды дач это же дополнительный источник дохода от продажи продуктов дачникам! Возвращаемся домой, собираем наших дам и излагаем идею. Она приводит их в полный восторг! Особенно радуется Люба: теперь ей не надо будет каждую весну снимать дачу в Москве втридорога, она будет отдыхать в великолепном месте. Оставшиеся дни до предела заняты: гуляем с дочерью, согласовываем разрешение на постройку посёлка отдыха, ещё и ещё раз выверяем проект. Впервые встречаю с семьёй Новый Год. Шумное празднество. Дядюшка ради такого случая распорядился выдать работникам по курице на двоих и по порции спиртного. Ночью слушаем как из бараков раздаются песни. Красиво поют… Оставшиеся от отпуска дни наслаждаюсь тихим счастьем: любимая жена, красавица дочурка, хозяйство… Наконец пора уезжать. Меня провожают на станцию и пока поезд не тает вдали машут руками, прощаясь. Когда мы увидимся снова? Не знает никто из нас. Твёрдо известно только одно — скоро начнутся опять бои: нас ждёт Англия и Япония. И это будут нелёгкие сражения…
Флаинг-капитан Фриц Штейнбаум. Англия
Мне удалось вырваться в Лондон к семье. Сейчас каждый день враги бомбят Британию. Тысячи и тысячи самолётов круглые сутки висят над нами, извергая из своих раздутых тел сотни тонн бомб. Они стирают с лица земли наши города и деревни, нашу промышленность, наши поля. Уничтожены полностью Ковентри, Кент, Глазго и многие другие города. Практически выведены из строя заводы по производству самолётов и двигателей, сталелитейные заводы Бирмингема превращены в груды щебня. Но Правительство Британии и его премьер лорд Черчилль всё же заботятся о своём народе: они успели заготовить миллионы картонных гробов для похорон погибших. Выкопали во всех лондонских парках щели и убежища с накатами из досок от ящика из-под гвоздей, которые даже полукилограммовая фугаска превращает в готовую могилу. Они позаботились…
Я бегу по вечерней улице, не обращая внимания на вой сирен тревоги. Что толку от этих завываний? Улицы пусты, только кое-где пожарники в чёрной форме с красными нашивками на рукавах пытаются потушить пылающие дома. Спасательной техники катастрофически не хватает, а та что есть, изношена до предела. Из посечённых осколками шлангов струями бьёт вода, и из наконечника шланга она сочится уже тоненькой струйкой. Эта жидкая полоска воды не может сбить огромное кроваво-грязное пламя, тугим смерчем рвущееся из окон пылающего дома. С крыши огненным ручьём льётся пылающая смола битумной заливки, разбрызгивая в разные стороны раскалённые капли. Земля дрожит от непрерывных взрывов. В окнах чудом уцелевших домов давно уже нет стёкол. И это — хорошо. Не хотелось бы получить по шее осколком лопнувшего стекла. Так погиб мой друг: вылетевшее из рамы стекло перерубило ему шею…
Мне преграждает путь груда битого кирпича. Уже недалеко, слава Богу. Ещё одна улица, и всё, я на месте. Удар воздушной волны швыряет меня на землю. Над головой верещат осколки и высекают яркие в вечернем сумраке искры из булыжника мостовой. Вроде цел… Поднимаюсь и осматриваю себя в свете очередного занимающегося пожара. Да, цел. Только испачкался. От непрерывных бомбёжек всё покрыто толстым слоем пыли. По ней можно узнать тех, кто выбрался из-под развалин или оказался неподалёку. Эти люди напоминают гипсовые куклы. Такие же белые, с остановившимися от шока глазами. Под градом осколков кирпича и щебня бегу к своему дому. Точнее, не своему, а съёмному, но там живёт моя семья. На прошлой неделе он ещё стоял. Что же сейчас? Не-е-т! Вместо аккуратного трёхэтажного домика с магазинчиком на первом этаже груда развалин… На ней возятся пожарники, раскапывая завал. На негнущихся ногах я приближаюсь к ним. Старший команды, увидев меня хриплым голосом зовёт на помощь: они кого-то раскапывают. Из горы кирпичей торчит женская голова, закутанная на манер тюрбана в платок. Неужели? Сердце начинает биться быстрее, но в белой от пыли голове я узнаю нашу квартирную хозяйку, миссис Джеймисон. Может, она знает о моих? Срывая ногти на пальцах я откидываю кирпичи, помогаю спасателям раздвинуть балки. Как же она уцелела? Кто-то поит её из фляги, и вот, наконец, мы вытаскиваем её из смертельной ловушки. Женщина непрерывно кашляет и хватается за грудь. Медик бегло осматривает её и наконец выдаёт диагноз: цела, только помята. Это пройдёт. Я остаюсь с ней. Помогаю спуститься с обломков и усаживаю под чудом уцелевшим козырьком подъезда на валяющийся здесь же ящик.