- Я сняла комнату в здешней гостинице,- сообщила она.- Это настоящий балаган. Здесь все пьяные.
Макдональд дал нам лампу, на случай если мы захотим вернуться ночью на борт, и предостерег нас от диких кабанов, нападающих ночью на прохожих.
Единственная в городе гостиница смахивала на дощатые балаганы из фильмов о Диком Западе. Двери покосились, несколько не вызывающих доверия фигур бездельничало у стойки. Когда мы вошли, навстречу поднялся здоровенный небритый верзила. Он тряс нам руки, заставил выпить с ним бокал пива и рассказал о каком-то Майке Баззартоне, экскурсоводе с острова Дейдрим. Чтобы понравиться девушкам, этот парень вставал на голову на верхушке мачты своего корабля. Если его отзывали от стойки, он всегда вынимал свой стеклянный глаз и клал его рядом с кружкой, чтобы никто не выпил пиво. Его коньком были поединки на ножах с акулами. Для этого он подыскивал себе совсем безобидные экземпляры, с которыми проводил "страшные" бои.
- До тех пор, пока однажды он не ошибся и не связался с песчаной акулой, - усмехаясь, закончил великан.- Больше ему не приходилось этого делать.
Было похоже, что и все прочие завсегдатаи пивного бара были осведомлены из газет о нас и наших намерениях. Один рассказал нам об Отисе Бартоне, на которого напала акула, когда он нырял у острова Лизарда. Недавно в гавани Куктауна акулы сожрали молодую супружескую чету. Все ухмылялись и поднимали за нас тосты.
Хозяин показал нам надпись в память трагического случая на острове Лизарде, происшедшего в 1881 году. В то время там жил некий Уотсон с женой, малышом и несколькими слугами. Они собирали морские огурцы, которые варили в большом железном корыте и высушивали, и жемчужные раковины, обитавшие тогда везде прямо на рифах, так что их а нужно было только собирать во время отлива.
Однажды, когда Уотсон отсутствовал, с материка прибыли туземцы, напали на лагерь и убили одного из двух его слуг-китайцев. Второму, тоже тяжелораненому, удалось бежать вместе с госпожой и ребенком. Ночью они уселись в корыто, и их унесло в море. Гонимое ветром, корыто пристало к расположенным в тридцати милях островам Ховик, но все трое погибли. Когда позже нашли корыто, был найден и дневник женщины. Он оканчивался словами: "Умираем от жажды". Я тоже заказал пиво для всех, затем мы улеглись спать в маленьком, затянутом паутиной помещении, в то время как снаружи еще долго раздавались звон стаканов и хриплые крики.
На следующий день после обеда мы были у Лизарда. Бросили якорь с западной стороны в песчаной бухте, на берегу которой еще стоят развалины дома Уотсона. Ночью шел сильный дождь и бушевала буря. Макдональд, мысленно бывший еще в Куктауне, рассказывал нам, какую роль играет терпение и нетерпение при поисках золота.
Один человек, работавший в руднике, натолкнулся на богатую золотоносную жилу. Ни слова не проронив, он быстро засыпал штольню снова. Он ждал двадцать пять лет, пока рудник не истощился и все права на него не потеряли силу, затем купил его за гроши и стал богатым человеком. Другой три года рылся на своем участке, затем махнул рукой и продал его.
Человек, который купил участок, на следующий день ударил киркой по земле и нашел жилу.
Утром было все еще ветрено, небо затянуто тучами, и я попросил Макдональда показать нам двухметровую тридакну, о которой он говорил. Мы стали на якорь вблизи этого места. Он с мальчишкой целых два часа крутился в крошечной лодочке и исследовал дно, лежащее на глубине всего четырех метров. Но раковина исчезла. Ее просто здесь больше не было. Зато на побережье Макдональд показал нам мангры, у корней которых, похожих на ходули, мы нашли маленьких, но очень вкусных устриц. У Макдональда был запас льда для сохранения пойманной в пути рыбы, и вечером мы имели превосходную закуску.
На другой день установилась, наконец, хорошая погода. Правда, все еще дул сильный юго-восточный ветер, но для нашего пребывания у рифа Хикс это не имело значения; небольшие выемки, обнаруженные нами с самолета, лежали на севере и были защищены от ветра.
Мы бросили якорь у северо-восточного края рифа, и я очутился в акваланге среди захватывающей дыхание красоты. По извивающемуся ущелью со стенами высотой в 12 метров я попал в настоящий морской храм - метров 20 диаметром, с вертикальными стенами, покрытыми фантастическим орнаментом из напоминающих цветки кораллов. Потолком служило серебристо-белое покрывало воды, внизу разросся сверкающий красочный сад. С самолета это место казалось совершенно особенным среди тысяч других; здесь же, по-видимому, собирались рыбы со всех окрестностей. Фантастической формы и окраски, целыми стаями неподвижно висели они в кристально чистом пространстве.
Я поплыл обратно и пригласил Лотту. Она вооружилась только что прибывшей камерой "Роллеймарин", снабженной лампой-вспышкой, а я взял подводную "Лейку" с телеобъективом, чтобы заснять некоторых рыб крупным планом. У входа в храм мы остановились, словно перед произведением искусства. Нам казалось, что мы, первые люди здесь, оскверняем этот мир.
Затем мы поплыли внутрь, в гущу рыб, и принялись за работу. Я использовал маленькое копье в качестве масштаба для съемок. Чтобы получить резкие снимки с телеобъективом, мне нужно было определить расстояние с точностью до пяти сантиметров. На шкале я устанавливал расстояние, равной длине моей палки, держал ее в стороне и щелкал, когда видел рыбу у конца своей "масштабной линейки".
Поперек зала с захватывающей дух скоростью дважды промчалась необыкновенно стройная акула длиной около полутора метров. Стаи рыб разлетелись во все стороны, как пестрый фейерверк. Акула сделала небрежное движение и исчезла в одном из ущелий, ведущих к внешнему склону рифа.
Между тем я увидел вспышки света; это фотографировала Лотта. Ее первым объектом был рифовый окунь; вспышка так его испугала, что он умчался почти с той же скоростью, что и акула, и через то же ущелье. Затем она сделала два снимка рыбы-губана, которая почему-то никак на это не реагировала. Зато лежащая рядом гигантская тридакна закрылась с ясно слышимым ударом. Так же как и более мелкие, ее виды, огромные раковины чувствительны к свету и даже обнаруживают приближение пловца на некотором расстоянии. Зачастую мы замечали их, только когда они смыкали свои створки рядом с нами. Обросшие кораллами, они часто неотличимы от грунта.
На возвышающемся посередине зала коралле лежала безобразная серая глыба. Я тронул ее палкой. К удивлению, она скользнула вниз. Это была самая ядовитая из рыб - пресловутая бугорчатка. Лучи ее задних плавников выделяют яд, действующий на нервную систему. Считают, что укол этой рыбы смертелен. Животное так уверено в себе, что почти не двигается с места, пока по недосмотру не тронут или не встанут на него. Это особенно опасно, так как даже опытный глаз едва ли может отличить бугорчатку от камней на дне.
Другая глыба, примостившаяся между двумя коралловыми букетами, при ближайшем рассмотрении тоже показалась мне знакомой. На меня смотрела пара щелевидных, очень умных глаз. Прикосновение палки снова произвело чудеса. Глыба пришла в движение и, как ракета, оставляя за собой облако чернил, рывками удалилась. Это был полуметровый осьминог. Он двинулся наискось через стаю рыб и исчез под одним из нависающих кораллов.
Эти животные не совсем безобидны, о чем свидетельствует случай с одним мальчиком из порта Дарвина. Об этом происшествии спустя два года сообщала газета австралийских подводных охотников. Мальчик, поймавший на мелководье осьминога, понес его на сушу; пока он шел, животное доползло у него по руке до затылка. Оттуда оно внезапно бросилось вниз. Вскоре мальчик начал жаловаться на боли и через два часа скончался. Оказалось, что осьминог нанес ему крошечную ранку на затылке. Страшное действие яда отнесли за счет укуса вблизи позвоночника, а также за счет специфической реакции организма мальчика на обычно безобидный яд животного.
Мы поплыли наверх, держась стены зала, расположенной против входа, пересекли узкий барьер и попали в соседнее ущелье, стены которого спадали отвесно метров на 16-18; в конце ущелье расширялось. Там внизу, у песчаного дна, лежала серая акула длиной около трех метров, а вокруг нее кружилась маленькая акула, как детеныш возле своей матери.