— Мальчишки! Барахтаются возле истины.
Так как пили уже чай, то при этих словах Лопахина все, как сговорились, сделали одно и то же движение. Все поставили стаканы на блюдца, отодвинули от себя.
— Нет, подождите, — сказал писатель и жестом руки как бы приостановил других, хотя никто еще ничего не говорил и пока даже не пытался что-нибудь сказать. — Подождите, — повторил писатель, — что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду — все… Вот сегодняшняя газета, — Лопахин взял с подоконника газету. — Две информации. Первая — о подвиге тракториста, ценою жизни своей спасшего чабанов и отару овец. Его подвиг отметили Почетной грамотой и сегодня сообщают об этом на четвертой полосе в разделе происшествий. Другой человек в это время заседал, потом принял ванну и лег спать в теплой спальне с кондиционированным воздухом. Сегодня, после выхода газеты, он будет отмечать свой праздник и принимать поздравления. Вся его заслуга состоит в том, что время отсчитало ему пятьдесят лет и в связи с этим правительство наградило его орденом Ленина, а газета сообщает об этом на первой полосе в разделе важных государственных сообщений. Человек этот — министр. Трактористу за подвиг — грамоту. Министру ко дню рождения — высший орден страны.
— А что, у нас рядовых не награждают? Загнул, — сказал Дмитрий Еремеевич.
— Я не об этом говорю, — продолжал Лопахин, — награждают или не награждают, я просто беру сегодняшний номер газеты и указываю на конкретный факт. Какова природа этого факта? — задал сам себе вопрос Лопахин, как он любил это делать в своих лекциях. — Во всяком случае, — ответил он, — не демократическая. Сущность этого факта ничего общего не имеет ни с народным государством, ни с социализмом.
— Ты же не знаешь ни этого министра, ни этого тракториста, — перебил писатель. — А говоришь — конкретный… Абстрактный гуманист! Может, этому человеку, который министр, по его делам памятник при жизни полагается? — уже всерьез сказал писатель.
Небыков слушал с открытым ртом, готовый снисходительно хмыкнуть, но не сделал этого, а только махнул рукой.
— Из мухи слона делаешь, — махнул он рукой.
— Я могу взять и слона, — не останавливался Лопахин. — Могу взять и не такой мелкий факт, хотя из подобных фактов складывается социальный быт общества. Трактористу — трактористово, министру — министрово.
— Ты имеешь в виду неравенство в нашем обществе? — спросил Лобачев, поняв, что разговор принял серьезный характер.
— Он имеет в виду, — ответил за Лопахина философ, — неравенство при социализме. Но об этом, Миша, — обратился философ к Лопахину, — об этом раньше тебя говорили Маркс в «Критике Готской программы» и Владимир Ильич Ленин в книге «Государство и революция». — Он быстро подошел к книжным стеллажам. — У тебя третье издание? Так, значит — двадцать первый том. Если не ошибаюсь — страница четыреста тридцать третья. Точно, память мне не изменяет.
Философ, заметно щеголяя своей памятью, открыл красный том на нужной странице и присел к столу.
— Все мы это читали, — отмахнулся Лопахин.
— Тем не менее, — с некоторым превосходством сказал философ и начал читать вслух: — «Коммунистическое общество, которое только что вышло на свет божий из недр капитализма, которое носит во всех отношениях отпечаток старого общества, Маркс и называет «первой» или низшей фазой коммунистического общества». Дальше Ленин говорит об ошибке Лассаля, которую поправляет Маркс. «Равное право, — говорит Маркс, — мы здесь действительно имеем, но это еще «буржуазное право», которое, как и всякое право, предполагает неравенство».
Философ поднял голову и повторил последние слова.
— Набрано это, — сказал он торжествующе, — курсивом. И далее: «Справедливости и равенства, следовательно, первая фраза коммунизма дать еще не может…» Не может Миша. — Философ победоносно захлопнул красный том и поставил его на место.
— Но ведь и Лопахин, — обрадовалась жена Лопахина, — ведь и Миша говорит о том же самом.
— Точнее сказать, — поправил философ, — не о том же, а на ту же тему.
— С той только разницей, — вставил Лобачев, — что Ленин говорит об этом как о неизбежном, с целью трезвого учета этой неизбежности, учета и преодоления. Лопахин же говорит об этом как о неестественном, как о болезни общества, и потому его это пугает.
— Да, ребята, — сказал писатель. — Как-то мало у нас говорят на эту тему, совсем не говорят. А надо ведь говорить, Ленин говорил.