— Давай, — согласился я, — да и девчонки, наверное, уже волнуются…
— Я не понял! Вы двое, ко мне в кабинет, живо! — услышал я позади голос Григорьева, когда мы с Вовкой, сделав лицо «тяпкой» шли по коридору, не обращая внимания, что на нас все как-то странно смотрят.
— Блин, наверное КАМАЗ сильно поломался, — пробубнил Вовка.
— Ага, — вздохнул я.
Мы развернулись и пошли к Григорьеву, остановившись перед комендантом.
— В кабинет, — кивнул на открытую дверь.
Внутри сидел Палыч и что-то писал, рядом с ним какой-то майор… хотя, к какому ведомству он принадлежит, я понял сразу же по его взгляду, которым он молча пригласил нас садится напротив, где на столе на подносе стояла бутылка «из коллекции коменданта», порезанный лимон и несколько рюмок. Наличие этого натюрморта намекало, что четвертовать похоже не собираются, во всяком случае прямо сейчас. Григорьев закрыл дверь, и повернул ключ:
— Бить будут… — тихо сказал Вовка.
— … ногами, — продолжил я.
Палыч хмыкнул и улыбнулся.
— Вот они майор, полюбуйся, — Григорьев прошел к столу, сел и разлил рюмки, — свалились на нашу голову.
— Так я не пойму товарищ подполковник, вы рады этому или нет.
— Это как посмотреть Коля, Кхм… Николай Иванович… я шесть лет не пил! Шесть лет!
— Т. е. в том, что ты уже… эм… что вы уже товарищ подполковник вторую бутылку открыли, виноваты они?
— Вот именно!
— Приехали, — развел я руками.
Григорьев поднялся с грохотом отодвинув стул, подошел к нам и посмотрел сначла на меня, потом на Вовку и спросил:
— Вы знаете что вы сделали?
— КАМАЗ поломали? — предположил я.
— Да хрен с ним с КАМАЗом! Вы плиты перекрытия обрушили, тем самым придавив два пулеметных гнезда и точку корректировщика, а еще не дали расстрелять МБД и помогли продержаться первой ГБР до подхода комендантской роты и роты мотострелков, — расплылся в улыбке Григорьев, а потом схватил меня за плечи и начал трясти, — у черти Хабаровские!
— Мы вообще-то Приморские…
— Да какая разница! Рюмки берем, — кивнул он на поднос, потом вытянулся, приняв официальный вид, — от лица командования объединенных гарнизонов объявляю вам благодарность!
Палыч и особист тоже встали с рюмками в руках, а Григорьев как будто чего-то ждал…
— Служу постапокалептической России! — гаркнул вдруг Вовка.
— Ну вот как с ними, а? — спросил у майора Григорьев, — ладно, спасибо вам мужики.
Мы выпили, Григорьев сразу наполнил рюмки и сказал:
— Садитесь, товарищ майор вам расскажет, о том, как вы помогли уничтожить последнюю крупную группу НОАК.
— И на сколько эта группировка была крупной, полтора миллиарда поместилось на последнем этаже телецентра?
— Порядка трехсот человек, — ответил майор, — и зря вы язвите, именно эта группировка последний месяц доставила больше всего хлопот, они были хорошо вооружены и экипированы, и мало того, шесть стволов 120-мм минометов были готовы открыть огонь по команде корректировщика, они ждали, когда основные наши силы втянуться на площадь, и готовили они эту засаду тщательно и не менее чем две недели, только начинать планировали не завтра… а подкачала дисциплина — несколько человек скажем так ушли в самоход, элементарно хотели есть, и напоролись на патруль внутреннего периметра, ну а дальше вы знаете, только вот я не пойму, что вы там взорвали?
— Эм… да там у них баул был на крыше, провода, мины какие-то, не понимаю я в этом, — ответил я, — ну мы когда гранатометчика и остальных уничтожили, я БК к гранатомету расстрелял ну и решили уходить, а внизу да, кто-то копошился, вот мы и решили подстраховаться — две гранаты этим баулом придавили на люке. Китайцы видно полезли, ну и бабах…
— Хороший бабах, согласен, — кивнул Григорьев
— Жаль только… что из гранатомета не попал нихрена.
— Зато шуму наделал и заставил на себя отвлечься… здание филармонии только жалко.
— Я его тоже разрушил?
— Нет, — улыбнулся майор, — это уже наши мотострелки со «Шмелями» постарались, в том районе сейчас еще две ГБР работают, зачищают… по крайнему докладу, вместе с двухсотыми, трехсотыми и пленными уже двести восемьдесят насчитали.
— Хм… т. е. получается, что не зайди мы в этот телецентр по предложению Пал Палыча погреться, все могло быть очень плохо?
— Получается так, во всяком случае, центр города мы бы потеряли, потеряли бы большинство мобильных сил, техники… много что потеряли бы потом, со временем…
— Да уж чуть было не было, как говориться, — закончив писать, сказал Пал Палыч.
— В общем так, от нарядов освобождаетесь на неделю, отдыхайте, а там как решите, — сказал Григорьев, — и вот еще что, соберетесь ехать когда, не стесняйтесь, просите… в рамках разумного, что нужно… ну там топливо, провизия, боеприпасами можем поделиться. Да и группу в сопровождение можем обеспечить.
Григорьев разлил наверное дорогой виски по рюмкам:
— Ну, за вас, путешественники!
— Мы «снегоходы»! — со смешной физиономией заявил Вовка.
— Тогда за снегоходов!
— Мы бы это, поесть уже пошли бы, товарищ полковник, — сказал я.
— Конечно, можете идти.
Сдав, как выяснилось, нихрена не работающие радиостанции, потом оружие, пошли к себе.
— Не понял, — подергал Вовка запертую дверь.
— Что ты там не понял? — раздался из-за двери голос Натальи.
— Так, открывай…
— Ага! Два раза! Вот идите туда, где вы там геройствовали, камикадзе хреновы!
Я опустился по стене на пол и начал смеяться:
— Какая прелесть… Вов, прикинь, это первая в твоей жизни семейная сцена.
— Это кто там ржет? — снова крикнула Наталья из-за двери, — Смешно тебе? А нам вот нихрена не смешно!
— Наташ, ну хватит уже?
Замок щелкнул, в дверях показалась Наталья с красными от слез глазами.
— Дураки! Что вы туда полезли? — сказала она, повисла на Вовке и заревела.
— Ну все… все обошлось же, — успокаивал ее Вовка.
— А если бы не обошлось? — шмыгала носом Наталья.
— Ну обошлось же, — сказал я.
— Обошлось, — передразнила меня она, покривлявшись, — чего расселся? Иди Маню успокаивай… с ночи, как грохот боя начался, лежит и в потолок пялится… на завтрак не ходила…
Поднялся и прошел в комнату. Маша лежала, что называется пластом и да, смотрела в потолок, своими бездонными глазами полными слез. Я присел на пол рядом с матрасом…
— Маш… идем, поедим? Что-то так есть охота, а?
Маша повернула голову.
— Ты меня с собой бери на свои дежурства, потому что если тебя убьют, то что я буду делать? У меня никого же не осталось, — она резко поднялась, села на колени и наотмашь влепила мне пощечину, потом вторую, — понимаешь? Никого! Никого! А если и ты сгинешь?
На третьем замахе я поймал ее руку за тонкое запястье, больно блин, она замахнулась другой, поймал вторую и прижал ее тонкое, невесомее тело к себе.
— Все… успокойся, я не сгину, обещаю.
Маша обмякла, прижалась ко мне и глубоко с дрожью выдохнула.
— Ну вот, как и говорил тот капитан — и поощрили и люлей выписали, — сказал Вовка, — ну что, пойдем, поедим, а?
— Идем? — спросил я Машу.
— Угу, — закивала она, шмыгнув носом, — правда, что-то есть хочется.
Девчонки ушли в санузел, как сказал Вовка — умывать размазанные сопли, а я подошел к небольшому зеркалу у двери.
— Да, а ручка-то тяжелая у Мани, — сказал я, глядя на наливающийся «румянец».
— Вот, так что зарплату, что б не пропивал! И все в дом, все в дом, — гоготнул Вовка.
— 38 -
На обед пришли припозднившись, когда уже никого в столовой не было.
— Валентина, ты у ж извини, не могли раньше.
— Все знаем, — ответила она, — мало людей на обеде было, все или на зачистке у реки задействованы или на работах на ЖД. Все горячее, недавно подогревали, садитесь за стол. Сегодня суп с говядиной, рагу с говядиной… Австралийской правда.
— Откуда?
— Вчера два вагона-рефрижератора раскопали на запасных путях, а там мясо.
Есть выражение — за ушами трещит, вот примерно такой «хруст» и стоял над нашим столом.
— Фантастика, — нахваливала Наталья суп, наяривая ложкой.