Когда я вышла из аудитории, началась пытка ожиданием. Я вспоминала все мелочи, которые должна была вынести в примечания. Некоторые фразы были категорически неточными, и вообще я все написала бы по-другому. К счастью, мне пришлось заняться переездом, и размышления о том, должна ли пятая глава предшествовать шестой, заслонила проблема уборки освобождаемой квартиры, чему я и посвятила все свое время и силы.
Входя в арку моего уже почти бывшего дома, я увидела знакомого клошара. Он не появлялся на своем посту уже несколько недель. Это был клошар с чувством собственного достоинства, он просил не милостыню, а строго по тарифу: три франка на батон хлеба. Когда прохожие не бросали ему в шапку ни гроша, отговариваясь отсутствием денег, клошар жертвовал им взаймы:
– Я вам дам десятку, бабки будут – вернете, я здесь все время сижу.
Клошар сидел на углу нашего дома и церкви, попивая вино из пластикового баллона, закусывая хлебом, апельсинами или бананами. В воскресенье, когда прихожане щедро осыпали его франками, покупал себе вино в стеклянной бутылке. Если он не был вконец пьян и не засыпал, прислонясь к стене, можно было подумать, что этот седовласый бородатый старец греется в свое удовольствие в лучах парижского солнца. Каждые несколько дней он давал мне пять франков, чтобы я купила ему «Голуаз» без фильтра в табачной лавке напротив, потому что он мог бы пойти и купить сам, но не хочет оставлять рабочее место.
После нескольких недель отсутствия он показался мне постаревшим и очень исхудавшим.
– Здравствуйте, что-то долго вас не было. В отпуск ездили?
– В отпуск к Господу Богу билет получил, лежачее место. Но пока еще годик-другой подожду. Посмотрите. – Он показал забинтованные ноги. – Стопы мне обожгло.
Только тут я заметила прислоненные к стене костыли.
– Я в метро ночевал, темно было, наступил на электричество. Врачи потом удивлялись, что сердце не отказало. Три недели в больнице пролежал. Я у церкви целыми днями сижу, вот мне и чудо за набожность, что жив.
Мы поговорили о несчастных случаях, болезнях, чудесных исцелениях. Клошар впервые рассказал мне о своей жизни, оторвавшись от обыденного здесь и сейчас. В молодости он жил в Италии: пляж, ночами музыка, вино, много вина, и итальянцы такие веселые, а женщины прекрасные, самые прекрасные. Потом он отправился в Европу и почти десять лет жил близ Толедо. В Испании его поразило то, чего нет даже в Париже.
– Вы только представьте себе, вагоны там ездят, как в метро, но не под землей, а на улицах. Ездят по рельсам, и колеса у них металлические. Над вагонами – электрические провода, а называется этот поезд, – клошар сделал многозначительную паузу, – трамвай.
13 июля
Мы живем совсем рядом с Мулен-Руж, метро «Бланш», улица Бланш. Старый парижский дом, двор-колодец. Первая ночь прошла довольно забавно. Сначала наметилось что-то вроде грозы: несколько молний, чуть-чуть дождя. Сделалось еще более парно и душно. Все окна открыты, шум, песни из других окон. Мы попытались заснуть, но из какого-то окна донеслись отчаянные женские вопли. Вскоре стоны перешли в громкие вздохи: «ох, ох, ах, оох, да-да». Скорее всего какая-то парочка занималась любовью, испытывая великое наслаждение. Менее забавными были жильцы, высовывающиеся из окон и орущие, сами не зная кому:
– Довольно! Заткнитесь!
Другие соседи – видимо, в восторге, – аплодировали и кричали:
– Браво! Бис! Vive l'amour![45]
В окне над нами хохотала девушка, требуя:
– Я тоже так хочу!
Ауканье, смешки, хлопанье окон и жалобы продолжались еще некоторое время, начало светать – и мы проснулись в день годовщины Французской революции.
14 июля
Несмотря на обилие туристов, Париж, как и каждый год в этот день, пустынен. Закрытые окна, опущенные шторы, неработающие магазины. От площади Денфер-Рошеро в сторону станции «Сен-Жак» понуро движется молчаливая манифестация анархистов. Старики с романтически развевающейся шевелюрой, лохматые юноши, прекрасные девушки.
Тишину периодически нарушает звон стекла. Анархисты систематично, без злобы и агрессии, словно исполняя скучную рутинную работу, вышибают ломом все витрины, какие попадаются на их пути. Полиция исчезла, чтобы не мешать парижанам праздновать революцию. Дойдя до Сен-Жак, анархисты постановляют взять штурмом тюрьму. Воистину героическое деяние, отвагой и размахом превосходящее взятие Бастилии. И впрямь, ну чего уж такого добился парижский народ 14 июля 1789 года? Освободил шестерых заключенных, да и то не политических – четыре самых обыкновенных преступника, один священник и один маркиз.