— Поругаются на пять минут больше. Санька уморилась, пошла умыться.
Гошка был в майке. Солдатская гимнастерка, придавленная учебником литературы, лежала рядом на сиденье. Лизка, влезая в кабину, отодвинула все это в сторону и сказала:
— Ты чего это костяной подворотничок носишь? От него шея портится. Надо тряпочный носить…
— Стирать его да подшивать, — сказал Гошка. — Некогда.
— Хорошо женатому, — вздохнула Лизка сочувствующе. — Жена и подошьет, и постирает, и вон дырку на рукаве залатала бы.
— Чего там латать? Выбрасывать пора.
— Чего ж не выбросишь? — насмешливо покосилась Лизка.
— А вот до плеча разорвется — выброшу.
Замолчали. Гошке хотелось спать, глаза слипались — не до разговоров. Сегодня в шесть утра он приехал из Актабара, а в восемь прискакал на лошади бригадир Сорока, заставил ехать за глиной. Лизка взяла в руки учебник, развернула посредине, долго смотрела, не читая, и снова положила на место.
— Учишься?
— А? — Гошка с трудом разомкнул веки.
— Учишься, говорю?
— Учусь.
— И долго тебе еще учиться?
— Не знаю, Лиза. Вот экзамен сдам, а там видно будет.
— В техникум пойдешь?
— Не знаю.
— Я летошний год тоже училась, — помолчав, сказала Лизка. — На кройки и шитья. Экзамены тоже сдавала. У меня и диплом есть.
Гошка не ответил.
— Я и вышивать умею. Что гладью, что крестом… Вот Мишка–тракторист увидел мои вышивки. «Кабы я не был женат, говорит, Лизка, на тебе б женился. А то, говорит, у меня не жена, а одно название. Так только, сготовить чего или постирать, а чего ни то сшить или вышить не может. Вот, говорит, коврик на стенку или подзор на кровать — все, говорит, купленное, за все денежки плачены». Ты б себе какую жену взял, а?
— Не знаю, Лиза. Какая попадется, — устало пошутил Гошка.
— Небось тоже хочешь покрасивше да ученую, — грустно сказала Лизка. — Вон как у Васьки. Ученая, учительшей работает, а некультурная. Придет с работы: «Я, говорит, устала, ты, говорит, должен за мной ухаживать». А чего она там устала? Чай, не кирпичи таскает. А когда Васька на курсы ездил, письмо ей пришлет, а она красный карандашик в руки, ошибки отметит и назад посылает.
Гошка открыл дверцу:
— Пойдем, Лиза, пока вдвоем поработаем.
— Еще посидим, — нерешительно попросила Лизка.
— Нет, нет. Некогда. Там строители небось рвут и мечут.
Он вытащил из–за кабины лопату с короткой кривой ручкой и пошел к заднему борту. Лизка неохотно пошла следом.
— Гоша, а ты вчера на собрании был? — спросила она, становясь рядом.
— Нет, я в Актабар ездил.
Лизка оперлась на лопату и сказала, как о большом секрете:
— Председатель выступал. Пятница. Говорил: «Как построим дома, женатым по полдома дадим, а у кого двое детей, так тому, говорит, и по цельному».
— Ладно, Лиза. Это нас с тобой не касается.
«Как бы ты схотел, так касалось бы», — печально подумала Лизка и со вздохом швырнула в кузов первую лопату. Работали молча. Подошла Санька, встала рядом с Лизкой и посмотрела ей в глаза. Лизка отвернулась, и Санька все поняла.
— Ну что? — спросила она, когда Гошка уехал. — Опять ничего не вышло?
— Нет, — Лизка отшвырнула лопату. — Не вышло.
— Ну а что ты ему говорила? Опять на полдома намекала?
— Намекала, — призналась Лизка.
— Ах, Лизка, Лизка! Кто ж так делает? Разве такого парня заманишь этим?
— А чем же его замануть?
— Не знаю, — вздохнула Санька. — А если б знала, так не сказала бы.
— Это почему?
— Самой пригодилось бы, — тихо сказала Санька. Лизка испуганно посмотрела в глаза подруге.
Санька отвернулась. Она долго смотрела в сторону Поповки, туда, где скрылась Гошкина машина, и не сразу услышала тихие всхлипывания.
— Ты что, Лизка? — кинулась она к подруге.
Лизка уткнулась мокрым лицом в траву и ничего не отвечала. Санька легла рядом.
— Ну что ты, Лиза? У меня ведь тоже ничего не получается. Ты хоть ему говоришь. А я и этого не умею.
Лизка села, утерлась подолом и, все еще всхлипывая, улыбнулась широкой улыбкой:
— Помнишь, Саня, я тебе рассказывала, сколько у меня парней было? Так все это неправда. Только один парнишка был, Аркашка Марочкин, Тихоновны сын. Билеты в кино покупал. А потом на службу ушел. Так с тех пор никого и не было.
Лиза замолчала и, сорвав желтый цветок одуванчика, стала рассеянно обрывать мягкие лепестки.
— Ну и что, ты уже забыла Аркашу? — тихо спросила Санька.
— Я‑то не забыла, он забыл. Как первый месяц служил, одно письмо прислал — и все. Я ему еще штук шесть посылала, а от него ни ответа, ни привета. Да чего говорить! Им, мужикам, лишь бы обмануть, а наш брат — баба — всегда страдает.