— Слышь, Гошка, — спросил хозяин, — у тебя ноги на погоду не крутит?
— Нет, — рассеянно ответил Гошка, — не крутит.
— А у меня крутит, — сказал дядя Леша и вздохнул. Ему очень хотелось поговорить с Гошкой, но Гошка, видимо, не был расположен к разговору. Дядя Леша почесал в затылке и снова принялся за свое дело.
С ведром в руках вошла Яковлевна.
— Так ты ще сыдышь! — возмутилась она, стаскивая у входа резиновые сапоги. — Я вже корову подоила, порося накормыла. Ой, Лешка, растащат у тэбэ склад — скажешь, шо я брэхала.
— Ладно тебе, — примирительно проворчал дядя Леша. — Иду.
Но пошел он не сразу. Сперва ссыпал патроны в парусиновый мешочек, потом перемотал портянки, надел тулуп и долго искал свою шапку. Наконец перекинул через плечо централку и пошел к дверям.
— Ну я пошел, — сказал он, остановившись.
Яковлевна промолчала. Гошка был занят и тоже промолчал.
— Ну я пошел, — повторил дядя Леша. И так как его никто не задерживал, он вздохнул и вышел на улицу.
Яковлевна вкрутила лампочку. Гошка пересел к столу.
В окно постучали. Гошка подумал, что это дядя Леша. Видно, забыл что–нибудь. Гошка выглянул в окно и увидел всадника. Это был бригадир первой бригады Сорока. На лошади он напоминал модель памятника Юрию Долгорукому, что украшала собой чернильный прибор председателя.
— Гошка! — Сорока откинул руку с нагайкой в сторону. — Гошка, гони до правления. Там тебя председатель ждет.
Он резко опустил руку. Лошадь испуганно шарахнулась и унесла его в сумерки.
На столбе перед конторой горела лампочка. Она освещала кусок двора и высокое крыльцо с покосившимися перилами. Возле крыльца на земле лежал старый дамский велосипед. По нему Гошка сразу определил, кто находится в конторе. Это был велосипед бригадира строителей Потапова. Велосипед был старый–старый, и, когда хозяин ехал на этой штуке, по всей Поповке был слышен скрип.
Восемнадцать строителей сидели в конторе вдоль стен. Восемнадцать папирос мерцали в полумгле. Дым, слоями развешанный в воздухе, колебался. Мутный свет лампочки едва проходил через эти слои. За широким столом, малозаметный в дыму, сидел председатель и вертел чернильницу, украшенную бронзовым Юрием Долгоруким, который напоминал бригадира Сороку.
Председатель недавно бросил курить. Он кривился и морщился, испытывая искушение, и, отставив чернильницу, отмахивался от дыма руками. Перед ним стоял Потапов и убеждал председателя в том, что лучшей бригады, чем та, что сидит в этой комнате, ему не найти во всем районе, и поэтому председателю нужно согласиться платить строителям по сто рублей на брата.
— Отстань, — сказал председатель устало. — Лучше отстань, Потапов. — И постучал пересохшей чернильницей по пружинящей крышке стола.
Потапов покосился на чернильницу, но, не отступая, спросил:
— Значит, не дашь?
— Не дам, — решительно сказал Пятница.
— Не дашь?
— Не дам.
— Дай закурить, — Потапов откинул в сторону руку.
Каменщик Валентин бросился к нему и с готовностью развернул портсигар. Некурящий Потапов закашлялся с непривычки и выпустил облако дыма в лицо председателю.
— Ладно, — сказал Потапов, покурив. — Последний раз спрашиваю: дашь или нет?
— Нет, — сказал председатель.
— Ладно. Тогда порвем договор. Завтра утром чтоб был полный расчет. Пошли, хлопцы.
Строители ушли.
— Георгий, открой окно, — попросил председатель, а сам пошел открывать другое.
Свежий ветер качнул сероватые занавески. По ступенькам крыльца вразнобой стучали сапогами строители. Потом раздался режущий ухо скрип и визг. Это ехал на велосипеде Потапов.
— Сволочь, — тихо сказал председатель и повернулся к Гошке. — Знаешь, зачем я тебя вызвел?
— Не знаю, — сказал Гошка.
— Завтра в Актабар эшелон с лесом приходит. Все машины туда бросаем.
— Меня не бросайте. Не поеду.
— Почему ж это?
— У меня завтра экзамен. По немецкому.
— Ну и что? Нагрузишь там, это недолго… минут пятнадцать. Потом в школу поедешь.
Глаза у председателя были грустные и красноватые. Гошке вдруг почему–то стало его жаль, и он согласился:
— Ладно, поеду.
Утром, выезжая из гаража, он подобрал Анатолия. Машина Анатолия стояла в Актабаре на ремонте, и он ездил в город на попутных. Ехали молча. Анатолий насвистывал какую–то песенку. Гошка крутил баранку, вспоминая про себя правила спряжения глаголов.
Выехали за околицу. Высокое солнце било в глаза. Впереди показалось кладбище.
— Вот смотри, ходим тут, ездим, а потом все равно туда, — сказал Гошка.
— Боишься умирать? — спросил Анатолий.
— Боюсь.