Выбрать главу

О расово-политическом воспитании как абсолютном приоритете и о военизированном характере всех форм молодежной активности задумывались лишь немногие родители, но даже они шли на компромиссы. Отец одной из девочек, бывший член СДПГ, давая свое вынужденное согласие на вступление дочери в БДМ, посоветовал ей при нацистских клятвах держать большой палец правой руки книзу. Тогда вся «нечисть» должна была пройти через него в землю и не запятнать ее[170]. В других источниках не встречаются столь же оригинальные способы для облегчения своей совести.

За душу и совесть ребенка боролись теперь в основном унифицированная нацистами школа и Гитлерюгенд/БДМ. В этой борьбе проигрывала школа. Показательно служебное письмо руководителя школьного отдела при оберпрезиденте провинции Бранденбург и Берлина Цандера директорам всех государственных и частных старших школ региона от 19 февраля 1934 г. Цандер разъясняет свой же циркуляр ноября 1933 г. об экзаменах, который вызвал «опасения применения необоснованной жесткости в оценках на пасхальных экзаменах 1934 г. […]». И далее он приказывает: «При оценке личности школьника и вопроса зрелости необходимо особо рассматривать, является ли он членом СА, СС или Гитлерюгенда. Его участие в этих организациях, частота службы и длительность членства должны быть соответственно учтены. То же относится к женской молодежи и ее членству в БДМ»[171]. Даже до распоряжения об обязательном вступлении в Гитлерюгенд/БДМ возможность обучения в старшей школе негласно зависела от участия в одной из национал-социалистических организаций и это должны были учитывать родители, имевшие планы на образование и будущее своих детей. Эрих Кабелитц вспоминает, что в 1935 г. его друг смог поступить в старшую школу, только указав на свое членство …в добровольной пожарной дружине. Отец Эриха, услышав об этом, приказал своему сыну немедленно вступить в Гитлерюгенд, что тот и сделал[172].

Как ни странно, притязания Гитлерюгенд на тотальное господство над умами и временем молодежи создавали для некоторых новые возможности противостояния традиционной системе воспитания. В воспоминаниях неоднократно встречаются пассажи о том, что собрания этих организаций приводились учениками в оправдание несделанных уроков[173] — учителя по большей части вынуждены были соглашаться. Действительно, как можно было выполнить задания, если в субботу у мальчиков проходил пеший марш в окрестностях Берлина, а ночью они пели боевые песни у костра[174]. Девочкам тоже больше всего нравились «воскресные поездки с пешими прогулками, спорт, палатки, лагерные костры и ночевки в молодежных отелях»[175], т. е. то, что вырывало их из привычного круга опеки и контроля со стороны семьи. Но справедливости ради следует отметить, что подобные мероприятия проходили даже в теплое время года далеко не каждую неделю и по результатам опросов, проведенных в процессе подготовки работы, нельзя говорить об абсолютном дефиците свободного времени для общесемейного досуга. Напротив, респонденты подчеркивают, что ни о каких конфликтах с родителями, тем более на почве времяпровождения в молодежных организациях и речи не было, родители могли не пустить ребенка на какое-либо собрание и никаких последствий это обычно не имело[176].

Не могли берлинские семьи абстрагироваться и от внешнеполитических событий, тем более, что в столице эта сторона жизни выступала наиболее наглядно и остаться в неведении было практически невозможно, хотя политика, конечно, не стояла на первом месте заботах и приоритетах общесемейной повседневности. Из общей ленты происходившего можно выделить несколько моментов, оставшихся в памяти очевидцев.

Аншлюс Австрии в столице рейха был встречен как единый народный праздник. Можно с известной долей уверенности утверждать, что на этот акт мирного «национального воссоединения» положительно отреагировало огромное большинство населения. «И мой учитель, и его мать замерли перед черным корпусом радиоприемника с поднятой правой рукой [нацистское приветствие — Т.Т.]. Когда я поехала на велосипеде обратно в Далем [район вилл на западе Берлина — Т.Т.], то из окон каждого второго дома вырывались звуки радио, которые передавали ликование при вступлении Гитлера в Вену. Только после краткой французской кампании два года спустя немцы так единодушно поддерживали свое правительство, как после вступления в Австрию»[177].

Интересно, что в процессе интервью «аполитичные» респонденты в рассказах об этом событии неосознанно противоречат сами себе и опровергают свое же утверждение об отдаленности семейной жизни от политических проблем. В качестве примера можно привести показательный диалог с Frau Sch-w:

Frau Sch-w: — «Мы не говорили в семье об этом. Мы были далеки от политики».

Я: — «Но Ваша семья, наверное, как-то отреагировала на это событие?»

Frau Sch-w: — «О, да, мы очень радовались этому, поскольку это было воссоединение немцев. Но мы не судили с государственной точки зрения, мы просто одобряли, что немцы теперь вместе»[178].

Так же позитивно эта семья воспринимает введение всеобщей воинской повинности в 1935 г. — брат хотел пойти на военную службу и подъем престижа армии был важен[179]. Но в целом на фоне укреплявшегося материального положения семей и кажущегося общественного консенсуса подготовка к войне со второй половины 30-х г.г. семьями долго не ощущалась, как и не воспринимались в этом ключе и внешнеполитические успехи нацистов, будь то присоединение Саара, Судетской области или даже вход в Прагу. Неясные предчувствия и опасения старались скрывать от близких, во всяком случае, от детей. Самое большее, что заставляло задуматься, — это постепенное рационирование и ограничения в приобретении определенных продуктов. За маслом в 1938 г. надо было уже обращаться к определенным поставщикам, в овощных магазинах периодически пропадали апельсины и бананы, но из-за этих маленьких неудобств «никто не хотел верить в приближающуюся войну»[180].

Основным источником новостей служили газеты и радио. В Берлине семьи из средних слоев почти без исключения имели дома радиоприемники[181] и слушание по радио речей Гитлера и партийных функционеров являлось сравнительно распространенным ритуалом как дома, так и на рабочем месте. Дома это делалось, конечно, абсолютно добровольно, взрослые таким образом следили за ситуацией в стране и новостями. Однако и тут были случаи «сопротивления»: «Мать сразу уходила на кухню и говорила, чтобы мы ее позвали, если „он“ скажет что-нибудь стоящее»[182].

Из воспринимавшихся берлинцами как абсолютно положительные событий следует назвать прежде всего Олимпийские игры 1936 г. Даже 10-летние дети были воодушевлены праздничным убранством города, особенно центральной улицы Унтер ден Линден (в следующий раз она получит такой же красивый наряд два года спустя, при визите Бенито Муссолини), целыми классами они отмечали победы германских атлетов, «были в восторге, что Германия завоевала больше всего золотых и серебряных медалей, хотя мы радовались всем победам, тех же французов, англичан или даже африканцев…»[183]. Несмотря на национал-патриотические призывы со страниц газет и радиоприемников берлинцы в целом восприняли Олимпийские игры как праздник спорта без особых границ и, хотя и восхищались триумфами своих спортсменов больше всего, но были рады и тому, что их город, принимая у себя людей со всех концов света, выглядит таким красивым и нарядным. Подростки, не имея возможности попасть на трибуны, поскольку билеты были для них недосягаемо дорогими, целыми компаниями отправлялись к Олимпийскому стадиону в районе Рулебен, чтобы быть ближе к центру событий и, может быть, увидеть кого-нибудь из политических или спортивных знаменитостей[184]. Впервые были использованы даже телеэкраны. В Берлине было три места, откуда люди могли следить за прямыми трансляциями соревнований[185].

вернуться

170

«Das war’ne ganz geschlossene Gesellschaft hier». Der Lindenhof: Eine Genossenschafts-Siedlung in der Großstadt. Berlin, 1987, S. 136.

вернуться

171

Stadtgeschichtliches Museum Spandau. Archiv. Schu 352, S. 17. Старшие школы, дававшие аттестат зрелости и право поступления в университет, были «школами среднего сословия». Большую роль в этом играла плата за обучение, в 30-е гг. это были 20 рейхсмарок в месяц за первого ребенка, всего 240 в год, и 15 — за второго. Это была серьезная сумма, превышавшая среднюю зарплату рабочего (150–200 рейхсмарок в месяц). См. Heimatmuseum Köpenick. Archiv. Pressearchiv. Schubert H.-G., Gurezka K.-D., Marquardt H.-J., Schmidt U. (Hrsg.) Unser Schul-Buch. Ehemalige Schüler der Berlin-Köpenicker Körner-Hegelschule erinnern sich. Berlin, 2001. Erich Kabelitz. Erinnerungen an die dreißiger Jahre. S. 79. В средней школе за ребенка платили 120 рейхсмарок в год, а в начальных (народных) школах плата за обучение отсутствовала. Stadtgeschichtliches Museum Spandau. Archiv. ZS 204. Haushaltsplan für den Verwaltungsbezirk Spandau der Stadt Berlin für das Rechnungsjahr 1933. S. 39, 47, 51.

вернуться

172

Heimatmuseum Köpenick. Archiv. Pressearchiv. Schubert H.-G., Gurezka K.-D., Marquardt H.-J., Schmidt U. (Hrsg.) Unser Schul-Buch. Ehemalige Schüler der Berlin-Köpenicker Körner-Hegelschule erinnern sich. Berlin, 2001. Erich Kabelitz. Erinnerungen an die dreißiger Jahre. S. 81. Школам, где процент членов Гитлерюгенд приближался к 100, присуждалось специальное почетное знамя.

вернуться

173

Abelshauser W., Faust A., Petzina D. (Hg.) Deutsche Sozialgeschichte. 1914–1945. München, 1985. S. 391. Heimatmuseum Köpenick. Archiv. Pressearchiv. Schubert H.-G., Gurezka K.-D., Marquardt H.-J., Schmidt U. (Hrsg.) Unser Schul-Buch. Ehemalige Schüler der Berlin-Köpenicker Körner-Hegelschule erinnern sich. Berlin, 2001. Hans-Joachim Marquardt. Elternhaus — Schule — Hitlerjugend. S. 95.

вернуться

174

Беседа с Herr H.Reg., 1927 г. рожд. (Berlin-Lichterfelde Ost, июнь 2003 г.).

вернуться

175

Maschmann M. Fazit — Kein Rechfertigungsversuch. Stuttgart.1963, S. 25.

вернуться

176

Интервью с Herr Moritz, 1925 г. рожд. (Berlin-Alexa Seniorenresidenz Lichtenrade, август 2003).

вернуться

177

Bruhns W. Meines Vaters Land. Geschichte einer deutschen Familie. Berlin, Ullstein, 2005. S. 31. В ее собственной семье, пишет Брунс, царило однако «скорее подавленное настроение и витали неясные предчувствия», но это, по ее собственному мнению, являлось очевидным исключением. Ibidem.

вернуться

178

Интервью с Frau Sch-w, 1921 г. рожд. (Berlin-Pro Seniore Residenz Vis á vis der Hackeschen Höfe, август 2003)

вернуться

179

Продолжая судьбу этой семьи, нельзя не упомянуть, что Frau Sch-w была младшей дочерью в семье и у нее было 11 братьев. Мать получила в 1939 г. «Почетный крест немецкой матери», но, по словам дочери, никак не комментировала это событие, просто положила награду в буфет. Страшный итог ее материнства в национал-социалистическом государстве подвела война. Сыновья все воевали и все погибли на разных фронтах или в русском плену…

вернуться

180

Bruhns W. Meines Vaters Land. Geschichte einer deutschen Familie. Berlin, Ullstein, 2005. S. 31–32.

вернуться

181

Lefévre Christl. Gillette — Zwischen Kiez und Bühne. // Kiezgeschichten aus Köpenick und Treptow. Berlin, Kunstfabrik Köpenick. 2000, S. 52.

вернуться

182

Интервью с Frau Scheimler, 1912 г. рожд. (Berlin-Residenz Sophiengarten, август 2003)

вернуться

183

Bruhns W. Meines Vaters Land. Geschichte einer deutschen Familie. Berlin, Ullstein, 2005. S. 32–33.

вернуться

184

Интервью с E.Dorn, 1923 г. рожд. (Berlin-Mariendorf, август 2003). См. также Lang L. Grossstadtjunge. // Ein Stück Berlin, S. 79. «Конечно, мы, мальчишки, были в высшей степени воодушевлены бесконечными торжественными шествиями и прекрасно организованными мероприятиями. Каждый день для нас, детей, было что-то новое, чему можно было удивляться.[…] Но были и люди, которые, как и мой отец, по-прежнему скептически воспринимали коричневый режим».

вернуться

185

Lorenz H. «Mit dem Führer auf Fahrt». Wie die Nationalsozialisten den Alltag eroberten. // Stern C., Brodersen I. (Hrsg.) Eine Erdbeere für Hitler: Deutschland unterm Hakenkreuz. Bonn, 2005. S. 69.