Олимпийские игры были использованы властями в пропагандистских целях для показа степени «открытости» и миролюбия гитлеровской Германии и процветания населения при нацистском режиме. Их девиз гласил: «Молодежь всего мира, объединяйся в спорте и игре!» Поэтому в этот период даже поощрялось общение с иностранцами, разумеется, преимущественно в организованном виде различных встреч и обменов. Та же Вибке Брунс, материальное положение семьи которой позволяло принимать у себя гостей, вспоминает о дружбе с ровесниками-французами Катлин и Даниэлем, жившими у них дома несколько недель в рамках школьного обмена[186], но совершить ответную поездку девочка не успела…
Год спустя, в 1937 г., Берлин с помпой отпраздновал 700-летний юбилей со дня основания города. «Полных 10 дней продолжались многолюдные парады, карнавалы цветов, праздники улиц и блестящие шествия по празднично украшенной столице»[187]. Школьники с воодушевлением участвовали в заключительной церемонии на том же Олимпийском стадионе, которая была проведена вечером в духе искрящегося шоу с обилием световых и звуковых эффектов, уже неоднократно опробованных нацистами по другим поводам. Один из тогдашних юношей, опрошенных Херцбергом, встретил там свою будущую жену и до старости помнил о том, «что наше знакомство началось с потрясающего праздника и было таким всю жизнь»[188].
Столь же многолюдные торжества были устроены в столице и в 1939 г. в честь 50-летия фюрера. Гитлер в роли «фюрера нации» проехал по городу в центре роскошного кортежа с развевающимися знаменами на фоне маршевых ритмов и околдовывающей игры световых лучей[189]. Но здесь как моих респондентов, так и авторов воспоминаний странным образом подводит память. В доступных источниках личного характера не оказалось ни одного столь же подробного рассказа о праздновании юбилея фюрера, а опрашиваемые как один отрицали свое персональное участие в этом мероприятии. Из кого же тогда состояли толпы людей, горячо приветствовавшие любимого вождя? Во всяком случае, для семьи это событие прошло как бы стороной, если верить воспоминаниям, и было просто принято к сведению.
Но в элементах традиционных, семейных и религиозных праздников степень подлинной, а не показной эффективности вторжения национал-социализма в повседневность большинства, несмотря на все усилия режима, действительно следует признать минимальной. Так, все современники как один отрицают, что в семьях отмечались новые партийно-государственные праздники, хотя в то же время многие из них не без воодушевления ходили с семьей «просто посмотреть» на торжественные церемонии или участвовали в праздничных маршах вместе с классом или с сослуживцами, в этих же коллективах отмечали 1 Мая[190].
Между тем, праздники в нацистском государстве имели прежде всего «воспитательно-педагогическую» нагрузку, являлись одним из основных стимулов, с помощью которых народ должен был постоянно убеждаться в «правоте» поставленных целей и их значимости, а также инструментом обеспечения стабильности режима. В организованном или тем более искреннем воодушевлении народа должны были аккумулироваться надежды на новое, лучшее будущее. Новым «общественным» и расовым содержанием должны были наполниться и внутрисемейные, а теперь «формирующие народное сообщество» события, будь то свадьба, рождение ребенка или даже смерть.
В этой сфере национал-социализм вступал в конкуренцию прежде всего с церковью, сохранявшей в ритуалах повседневной жизни достаточно прочные позиции. Конфирмация для католиков, церковное венчание и погребение представлялись тогда большинству средних слоев, да и общества в целом обязательными этапами жизненного пути и национал-социалистам приходилось приспосабливаться к ментальным традициям в этом вопросе. Для начала они попытались бороться с конфирмацией и заместить ее аналогичными по социальному смыслу (причисление к миру взрослых) ритуалами приема в нацистские молодежные организации. Но несмотря на разработанность и нарочитую торжественность вступления в Гитлерюгенд и БДМ, они оставались официальными церемониями, никто не продолжал их дома, что иногда воспринималось детьми как равнодушие со стороны родителей[191]. Новые ритуалы свадеб, рождения ребенка, сочетавшие в себе языческую и национал-социалистическую символику, остались на уровне проб и рекомендаций, обязательных лишь для членов СС, хотя для регистрации брака с середины 30-х г.г. необходимо было представить как свидетельство об арийском происхождении (оно требовалось и при приеме на работу, и во многих других случаях), так и справку о медицинском освидетельствовании на предмет наследственных болезней[192], о чем молодую пару в обязательном порядке предупреждал чиновник государственного ведомства по регистрации браков. В его обязанности входило и напоминание молодым об их высоких обязанностях по отношению к рейху и германской нации.
Но в остальном все оставалось по-старому и счастливые невесты в длинных белых платьях со шлейфами и букетами в руках рядом с гордыми женихами в смокингах и фраках с белыми галстуками-бабочками, обязательными цветком в петлице, белым платком в кармане и белыми перчатками в окружении родственников продолжают улыбаться со страниц семейных альбомов. В соответствии со старыми традициями отмечались и помолвка, когда родители знакомились с родственниками избранника или избранницы своего сына или дочери, а также давали с обеих сторон согласие на брак, и девичники-мальчишники накануне свадьбы, после свадебной церемонии молодые этого круга могли отправиться в путешествие, иногда даже на подаренной родителями машине[193].
Лишь в одном случае респондентка вспомнила, что она видела накануне войны «новую свадьбу» в лесу, жених был в форме СС, невеста в белом простом платье с венком из цветов на голове, проводил эту церемонию какой-то эсэсовский чин, «но все они явно плохо знали, что им надо делать»[194]. На аналогичной свадьбе в числе поющих в хоре девушек присутствовала и Мелита Машманн: «На поляне стоял алтарь, на котором горел огонь. Две женщины в длинных белых одеждах несли чаши с хлебом и фруктами. […] Жених и невеста перед алтарем с гордо поднятыми головами обменивались цитатами из „Эдды“: „Ты, о прекраснейшая из женщин…“ Прекраснейшая из женщин была маленькой, толстой и имела устрашающе черные глаза. Для меня и моих подружек эта свадьба позже стала любимым поводом для смеха»[195].
Вопросы о праздновании в семье дня рождения фюрера 20 апреля, годовщины «пивного путча» 9 ноября, прихода Гитлера к власти 30 января вызывают или недоумение, или — чаще — улыбку. Многие лишь с усилием смогли вспомнить значение той или иной даты, у большинства они вызывали в памяти опять-таки комичные ситуации или элементы «сопротивления». Так, в дни государственных праздников каждому дому или квартире полагалось вывешивать нацистский флаг со свастикой. По домам ходили проверяющие из числа низовых функционеров НСДАП. Уже упоминавшаяся семья критически настроенного беспартийного судьи по гражданским делам района Шарлоттенбург этого не делала. Судья объявлялся дочерьми пребывающим в отъезде, мать тоже «уезжала» в этот день к родным и из совершеннолетних членов семьи предъявлялась 80-летняя бабушка, которая плохо слышала[196].
186
«Никто не мог бы тогда поверить, что в это же время Третий Рейх готовил мировую войну». Bruhns W. Meines Vaters Land. Geschichte einer deutschen Familie. Berlin, Ullstein, 2005. S. 34. «Только в Берлине количество поездок школьников за границу возросло в шесть раз — с 986 (1928–32) до 5370 (1933–1937), прежде всего во Францию, Англию, а также в Соединенные Штаты». Either H.-J. Hitlers Deutsche: das Ende eines Tabus. Gernsbach, 1990. S.140. См. также данные о поездках школьников в материалах статистики. Berlin in Zahlen. S. 280.
188
Humboldt-Universität zu Berlin. Institut für Europäische Ethnologie. Archiv der Landesstelle für Berlin-Brandenburgische Volkskunde. Nachlass von Wolfgang Herzberg. Lebenserzählungen der Arbeiter des VEB Berliner Glühlampenwerk (1979–1981). Bd. 3. S. 1135. Воспоминания мужчины 1911 г. рожд.
190
Интервью с Frau Scheimler, 1912 г. рожд. (Berlin-Residenz Sophiengarten, август 2003). См. также Lang L. Grossstadtjunge. // Ein Stück Berlin, S.86. «…мне импонировали блестящие шествия и военные парады, которые мы посещали как зрители вместе с классом».
192
С 1939 г. разрешение на помолвку от вышестоящих инстанций должны были получать и все фюреры Гитлерюгенд, вне зависимости от их ранга. Перечень необходимых документов для этого см. у Jahnke K.H./Buddrus M. Deutsche Jugend. 1933–1945. Eine Dokumentation. Hamburg, 1989. S. 157–159.
193
Отец Frau G. подарил молодоженам новенький «Опель-Кадетт» в эксклюзивном исполнении, стоивший 2400 рейхсмарок. Die Köpenicker erinnern sich. Berlin, 1995. S. 54–55.
196
Интервью с Frau N., 1919 г. рожд. (Berlin-Scharlottenburg, февраль 2001). Я не стала уточнять, долго ли продолжалось подобное сопротивление, думаю, что во второй половине 30-х гг. оно прекратилось. Во всяком случае, отцу, желавшему, по словам дочери, лишь сохранить свою должность, пришлось в 1937 г. вступить в НСДАП.