Послесловие
В моем исследовании была сделана попытка отразить и исследовать повседневность семьи среднего сословия, интеллигенции в Берлине в период национал-социализма. Тем не менее мне не хотелось бы заканчивать ее строго научным заключением, как следовало бы ожидать от монографии. Не считаю себя вправе «заключать» и подытоживать человеческую жизнь. Так что позволю себе ограничиться авторским послесловием.
На протяжении всего повествования со страниц звучат голоса «маленьких людей», обычных жителей большого города, столицы страны с великой историей, большими проблемами и поиском своего пути. Панацея, предложенная национал-социалистами и принятая большинством населения, привела страну через иллюзию благоденствия и национальной общности к страшной катастрофе. Ни один из немцев, которые жили, работали, учились, любили, ненавидели, боялись, думали, смеялись, плакали на страницах моей книги, вспоминая о прошедшей жизни, не избежал ее. Людям казалось, что они живут своей, «обычной» жизнью, на самом деле они вплетали ее в судьбу страны, творили историю. В Берлине как в мегаполисе и столице нового режима все эти тенденции проявлялись в наиболее отчетливом, концентрированном виде.
Если попытаться определить отношение берлинцев к периоду тридцатых годов в целом, то можно сразу же отметить, что для большинства, которое не затронули репрессии и антисемитские меры, — это «kostbare Zeit», т. е. «замечательное, драгоценное время». При этом к национал-социалистическому режиму, особенно к Гитлеру все очевидцы с сегодняшних позиций относятся отрицательно, проводя отчетливую грань между властью, государством и жизнью семьи в то время. Для понимания такой позиции можно найти объективные причины:
• счастливое детство и юность большинства информантов в сравнительно обеспеченных полных семьях, совпадение этого периода с годами учебы и начала самостоятельной жизни, влюбленности и создания собственной семьи;
• наслоение последующих страшных переживаний военного времени; для самых старших этот период — позитивная передышка между кризисом 1929–33 гг. и войной, время надежд и ощущения стабильности;
• социально-политические мероприятия и успехи нацистов. Для абсолютного большинства ликвидация безработицы и мирная ревизия Версальского мира 1919 г. — основные предпосылки для нейтрализации скепсиса в отношении режима.
Между тем приведенные факты из повседневности берлинских семей свидетельствуют прежде всего об активных и небезуспешных попытках вторжения нацизма в приватную сферу, в повседневную жизнь семьи. Гитлер неоднократно говорил о том, что национал-социализм «не признает никаких различий между общественной и частной сферами жизни, если речь идет о праве государства на вмешательство или об интересах народного сообщества»[405]. Показательно, что этот факт не вызывал сильного неприятия в бюргерских семьях. Мелкие случаи нонконформизма упорно фиксировались сознанием как свидетельство «устойчивости» к вирусу национал-социализма, на самом деле все больше поражавшему жизнь людей в целом. «Страна как будто сошла с ума от успехов нового рейха»[406]. Приходится констатировать, что в Германии с ее кайзеровским наследием политическая и даже духовная свобода в 30-е г.г., видимо, не принадлежала к числу первоочередных ценностей для основной массы населения. Ее утрата компенсировалась в сознании более весомыми материальными преимуществами: работой, кажущейся стабильностью в стране, улучшением материального положения, новой патриотической общественно-полезной мотивацией в жизни и т. п. «Это было время без спешки и стресса, просто уютное и гармоничное существование»[407]. Квинтэссенцией мира для буржуа остался свой дом-крепость, так как там можно было хотя бы иллюзорно и искусственно абстрагироваться от проблем и противоречий становившегося все более навязчивого огосударствления личности в окружении семьи и любимых вещей, свидетельств сохранения гармонии и иерархического счастья.
406
Bruhns W. Meines Vaters Land. Geschichte einer deutschen Familie. Berlin, Ullstein, 2005. S. 35.
407
Цит. по: Lefévre Christl. Schummerstunde, Puppen und Wuhlekrebse. // Kiezgeschichten aus Köpenick und Treptow. Berlin, Kunstfabrik Köpenick. 2000, S. 32–33. С этим мнением через «дымку времени», конечно, можно поспорить, поскольку нельзя игнорировать чувство страха перед системой наказания за инакомыслие.