Потом я кинулся к дому и позвал африканцев. Взявшись за руки, мы устроили нечто вроде носилок и отнесли моего сына домой, где уложили на постель. Он лежал довольно безучастный и давал неясные, спутанные ответы на мои вопросы. Бедняга. На всякий случай я ввёл ему ещё и сердечное средство.
К счастью, всё скоро уладилось. К вечеру мой пациент уже сидел на кровати, на другое утро он ощущал только слабость и головную боль. Кроме того, у него сделалось расстройство желудка, но я не уверен, что это было связано со змеиным укусом.
Вечером следующего дня мы уже снова строили планы новой операции против Тимоко, а ещё через день, ночью, вернее в три часа утра, отправились на свой «пост». На сей раз мы предусмотрительно надели не только длинные брюки, но и сапоги, захваченные с собой из Франкфурта. За всё это время мы надевали их всего один раз.
И вот в ту ночь наконец-то нам удалось перехитрить Тимоко. Он пришёл на плантацию вместе с небольшой компанией слонов; правда, не оттуда, откуда мы его ожидали, а из другой части леса. Слонов было, наверно, шесть-семь. Они не спеша продвигались вперёд и паслись: то тут постоят пять минут, то там с четверть часа. Мы слышали, как они двигаются (точно так же, как тогда в лесу), но не могли различить в темноте их силуэтов, хотя нам казалось, что вот-вот они вырастут перед нами во весь рост. Однако мы договорились на сей раз не идти им навстречу со своей аппаратурой, цепляясь за кустарник и производя шум, а дождаться, когда они сами выйдут на нас.
И мы это выдержали! Хотя от нетерпения нас буквально лихорадило. Наконец огромный Тимоко был уже совсем рядом, в каких-нибудь пятнадцати метрах от нас. Тем не менее нужно было ещё ждать и ждать, потому что всё время нас разделял какой-нибудь высоченный куст. Потом несколько раз блеснули в темноте его массивные белые бивни, а затем уже он появился во весь рост.
Я прошептал: «Давай!» — и в тот же миг вспышка осветила дневным светом всё вокруг. Я несколько перепугался: не бросится ли он на нас? Но нет, Тимоко не обратил никакого внимания на яркую вспышку, она ведь заняла всего пятитысячную долю секунды. Возможно, ом примял её за зарницу.
А Михаэль автоматически продолжал снимать: щёлк, щёлк, второй, третий раз, вспышка следовала за вспышкой. Тут слон забеспокоился. Он повернул в нашу сторону свою большую голову и оттопырил уши. Затем он задом попятился в кусты и исчез из поля зрения. Мы слышали шорох веток, задевавших за его огромное тело. А потом всё затихло.
А был ли слон? Мы чувствовали себя не слишком уверенно, поэтому молча и не шевелясь просидели в своём укрытии ещё с полчаса, прежде чем решились выйти. Слонов нигде не было видно: они исчезли как наваждение. Но у нас-то на плёнке они должны быть!
Ликуя, мы заспешили домой и, полные нетерпения, принялись тут же, ночью, проявлять плёнку. Три кадра вышли вполне прилично! Ура! Мы разбудили боя Джо, потому что спать ложиться не было уже никакого смысла: за окном всходило солнце.
Впрочем, хочу быть честным до конца. Был ли тот ночной гость, которого нам удалось запечатлеть на плёнке, действительно «королём Тимоко», собственной персоной, или один из его приближённых, этого мы достоверно сказать не можем. Африканцы, которым мы потом показывали эти снимки, тоже не могли точно определить, он ли это. По-видимому, никто из них ещё ни разу его не видел в лицо.
Но мы всё равно считаем, что это он, этот хитрый и могучий властелин девственного леса, окружающего ферму и плантации на «шестьдесят восьмом километре». И рады, что перехитрили его.
Глава тринадцатая
Ещё нагана охраняет диких животных…
Когда знаменитый исследователь Африки, Ливингстон, в 1857 году, впервые пересекая Чёрный континент, проходил со своим караваном по долинам реки Замбези и достиг берегов озера Танганьика, он заметил, что с его домашним скотом творится что-то неладное. Шерсть у коров сделалась жёсткой и взъерошенной; и, несмотря на то что они жадно поедали сочную траву, росшую в этой плодородной местности, они тощали буквально на глазах. Большую часть дня коровы стояли с низко опущенной головой и полузакрытыми глазами. У них переставали сгибаться суставы, походка становилась всё неувереннее, коровы шатались и падали и через несколько недель неминуемо погибали. Все как одна.