— Ну как, флот, дела? — приветствовал офицер. — Мичман, играйте большой сбор.
Мы сидим у обреза и слушаем майора. На посту Петухов, а рядом возится с машиной шофер Коваленко. Из-под «газика» торчат его длинные ноги.
— Сегодня утром наряд пограничников обнаружил на прибрежной полосе следы. Здесь же найдены деталь от скафандра иностранной марки и такая вот флотская пуговица. — Офицер кивнул на бушлат Айвазяна. — Сейчас район прочесывают пограничники.
Майор раскрыл портсигар.
— Курите.
Мы закурили.
— Сколько лет живу, ни одного врага не видел, — с сожалением произнес Айвазян.
Майор затянулся, окинул нас взглядом.
— Прошу вас внимательно присматриваться ко всем проходящим, подозрительных задерживать, проверять. В случае чего — сразу звонить.
Майор затушил папиросу, поднялся и, попрощавшись, заспешил в машину, а мы пошли отдыхать.
— Эх, мне бы их заловить, я бы!.. — мечтательно вздохнул Айвазян.
Ночь прошла спокойно, а утром… У шлагбаума стоял Айвазян, когда в домике загорелась красная лампочка и загремел сигнальный звонок.
— Новоселов, Ломов, за мной! — крикнул я, на ходу расстегивая кобуру.
Матросы выскочили следом. Мы бежали напрямик через кусты по мокрой от росы траве. У шлагбаума, подняв вверх руки, стоял коренастый мужчина в матросском бушлате, соломенной шляпе и добротных яловых сапогах. Он смущенно улыбался и пытался успокоить расходившуюся женщину. Шагах в пяти, выставив вперед автомат, стоял Айвазян, твердил:
— Мы уточним, мы проверим…
— Да чего проверять? И что ты прицепился? Ить мы так на базар опоздаем. Да моего Ивана весь поселок знает…
Увидев нас, Айвазян качнул в сторону задержанных автоматом, выдохнул:
— Вот!
— Ты, касатик, ружьем-то не махай, — набросилась на матроса женщина.
— Айвазян, в чем дело? — спросил я.
— Да вот идут, смотрю — пуговица…
У мужчины на бушлате были такие же пуговицы, как у Карэна, — выпуклые, без ободка, но одной недоставало.
— Ну вот я и задержал… проверить, — объяснял Айвазян.
— Опустите руки.
Мужчина опустил руки.
— Рыбак я. Иван Тимофеевич Пырин, значит, моя фамилия будет, а это моя баба, Лизавета.
И когда мы разобрались, пришлось извиниться.
— Желаем здоровья, — добродушно произнес Пырин, — а вы, молодой человек, — обратился он к Айвазяну, — уж не обессудьте.
Карэн водил носком ботинка по земле, опустив глаза.
…Медленно тикают ходики, медленно бегут часы. Скоро вечер. Уже третий день длится поиск нарушителей.
Забрызганный доверху «газик» майора Павлова несколько раз останавливался у нашего поста. Офицер-пограничник, запыленный, небритый, с осунувшимся лицом и красными от бессонницы глазами, слушал мои доклады, и брови его сурово сходились на переносице.
Уставшие, мы сидим в домике. Хочется снять ботинки, вытянуть затекшие ноги, забраться под чистую простынь и уснуть, но нельзя.
Зазвонил телефон. В трубке послышался знакомый голос майора:
— «Пятерка», «Пятерка»…
Не успел я ответить, как за окном прострекотала дробь автомата.
— На посту стрельба! — крикнул я в трубку и выскочил из помещения.
Впереди бежали Новоселов и Ломов. От шлагбаума к кустам метнулась фигура. Петухова на посту не было.
— Новоселов, на пост, Ломов, за мной! — приказал я.
Мы бросились через кусты.
— Стой, руки вверх!
Человек бежал на меня. Мохнатые брови, заплывшие глаза, в руках блестела вороненая сталь пистолета. Громыхнул выстрел. Я упал человеку под ноги. Мы поднялись почти одновременно. Неизвестный шагнул на меня. Но в это время на его голову обрушился пудовый кулак Ломова. Человек как-то странно ухнул, присел и свалился.
— Готов, — сказал Ломов.
— Насмерть?!
— Ни, скоро очухается.
Незнакомец был одет, как обычно одеваются наши торговые моряки: черный китель, капитанская фуражка, ботинки на толстой подошве. Обыскав его, мы обнаружили паспорт, командировочное удостоверение, деньги. Ломов рассматривал пистолет.
— Заграничный, — словно эксперт, заключил он.
Мы перетащили неизвестного в караульное помещение, связали и оставили под охраной Айвазяна, а сами заторопились к шлагбауму. Меня беспокоило исчезновение Петухова.
А он лежал на дороге, широко раскинув руки; бушлат был расстегнут, на животе расплылось большое пятно. Над матросом склонился Новоселов.
— Почерк… почерк… почерк… — побелевшими губами шептал Петухов одно слово.
— Петя, Петя, — пытался заговорить с раненым старшина.
Зафыркал знакомый «газик». Из машины выпрыгнули Павлов и еще два офицера-пограничника.
— Жив?
— Бредит, — ответил Новоселов.
— Где же?
— Вон, — Новоселов кивнул головой.
Только сейчас я заметил на обочине дороги небольшой дорожный чемодан и торчащие из канавы добротные сапоги.
— Осмотреть местность! — коротко бросил майор. — Ну что, родной? — наклонился он к Петухову.
Матрос молчал. Вдруг его губы разошлись, курносый, заострившийся нос полез вверх.
— Пить, — с трудом выдавил Петя, а потом, словно забывшись, торопливо зашептал: — Почерк… командировочные… почерк…
Мы бережно положили Петухова в машину, и «газик» затрясся по ухабистой дороге.
Я доложил майору о происшедшем, и он послал Ломова в караульное помещение — привести неизвестного. Лейтенант-пограничник подал Павлову документы и два пистолета, найденные у убитого. Труп вытащили из канавы. На черном матросском бушлате не хватало пуговицы.
Ломов привел задержанного. Тот хмуро озирался. Увидев труп своего напарника, отвернулся.
Вскоре с заставы пришла машина, и пограничники уехали.
Мы молча стояли у шлагбаума. Дул теплый приморский бриз, шевелил траву, листву кустарников. Весело журчал Сахарный ключ, цветы клонились низко-низко.
— Да, брат, здорово, — нарушил молчание Ломов.
…В домике погранзаставы я постучал в дверь. Майор Павлов поднялся навстречу. В просторном кабинете было светло. У стены стояли зачехленные стулья, на столе — знакомый чемодан.
— Иди, мичман, погляди трофеи.
Майор открыл чемодан. Там лежала небольшая портативная рация, пачки советских денег, какие-то бланки, паспорта, военные билеты, фотоаппарат, ампулы и прочие атрибуты шпионского снаряжения. Все это меня уже мало интересовало — я пришел узнать о здоровье Петухова.
— Чувствует себя плохо, — сообщил Павлов.
— Товарищ майор, а как же он…
— Разгадал? — подсказал майор. — Вы слышали Петухов бредил: «Почерк… почерк…» Вот, — он подвинул ко мне два командировочных удостоверения, — читайте внимательно.
Я прочел удостоверения по нескольку раз, но ничего не понял. Майор заметил мое напряженное выражение.
— Почерк, — подсказал он. — На этот крючок ваш матрос и подцепил заграничную рыбку.
Как же я не додумался сразу! Оба удостоверения были выписаны в один день, в одном и том же учреждении, но заполнены разными почерками. «Вот тебе и кири-ку-ку», — подумал я.
— Спасибо за службу, — голос Павлова вывел меня из раздумья. — О ваших действиях доложено командующему, а от себя благодарю от всей души. Передайте водителю, что я приказал подбросить вас на «Пятерку».
В дверях я столкнулся с человеком в белом халате.
— Доктор?!
— Умер. Полчаса назад скончался морячок.
Я выбежал из штаба и бросился напрямик через кустарник. Слезы застилали глаза. Над горизонтом сурово сошлись тучи. Блеснула молния, острой иглой прошивая небо. Грянул гром. А через минуту подул ветер, и по кустам забарабанил дождь. Я бежал, не разбирая дороги. Остановился только у Сахарного ключа.