Потом она гуляла под вечер по большому пустырю. За ним виднелась стена джентльменского клуба, где ей был хорошо знаком зеленый бархатный газон и желтые дорожки, усыпанные красным гравием, клумбы с тяжелыми пестрыми цветами. Пустырь был хорош к вечеру, когда на небе вечерние облака застывают, как караван верблюдов, и трава пахнет горьковато и пряно.
На пустыре она встречалась с гордым и прекрасным животным. Это была скаковая лошадь ее хозяина, бравшая призы по всей Индии. Ее тоже выводили гулять на пустырь. У них были, по-видимому, одни и те же мысли насчет пустыря. Он нравился и этой лошади с бледно-желтыми боками и этой собаке, шедшей так осторожно, точно она ступала по паркету.
Они считали, что пустырь — их собственность. И они были такие воспитанные и такие гордые, что почти не смотрели друг на друга, но были довольны, что ни ту, ни другую никто не держит на привязи. Слуга, выводивший собаку, шел почтительно позади, а два конюха, выводившие лошадь, сначала шли рядом с ней, потом отставали, потом садились на траву и начинали рассказывать друг другу разные новости, которые ходили по городу.
Собака и лошадь гуляли рядом. Неожиданно они остановились и посмотрели друг на друга, как будто хотели спросить: как вам нравится?
Перед ними сидел голый человек. Его исхудалое тело почти просвечивало. Длинными, похожими на почернелые ветви руками он держал над маленьким костерчиком свои лохмотья, поворачивая их из стороны в сторону. Он был так увлечен этим занятием, что не глядел на собаку и лошадь, которые смотрели на него презрительно, точно у лошади был лорнет, а у собаки золотое пенсне. Откуда он знал, что они такие знатные и такие богатые и что это их пустырь?
Нищий, охая и кряхтя, нагнулся и подул на костерчик. Щепки снова вспыхнули, и нищий встал во весь рост, тряся над огнем лохмотья. Собака залаяла так злобно, что он вздрогнул и обернулся. На лай прибежал слуга, медленно подошли конюхи.
Слуга сказал нищему:
— Ты не мог выбрать другое место? Хозяин услышит ее лай, и мне попадет за то, что ты ее встревожил. У нее слабые нервы. Ее возят к морю каждый день. У нее пропал аппетит.
Нищий слушал говорившего, как слушают сказочника. Он смотрел то на слугу, то на собаку, злобно оскалившую зубы. Его лицо съежилось, и вдруг все его морщины прыснули смехом. Он смеялся и хлопал себя по бокам и по впалому животу. Из глаз его текли слезы. Он смеялся и выкрикивал:
— У нее пропал аппетит!.. А! У нее пропал аппетит!..
Он смеялся так неудержимо, что стал всхлипывать от смеха.
— Что с тобой, дурак? — сказал слуга. Он подошел к собаке и сказал: — Пойдемте, что спрашивать с дурака.
И лошадь и собака удалились, презрительно фыркая. Конюхи шли сзади, и слуга им шепотом рассказывал про прихоти своего хозяина.
А нищий стоял на пустыре, продолжая хохотать. У ног его догорал жалкий огонек, слабо освещавший темную груду жалких лохмотьев. Потом все погрузилось в темноту.
Птицы и дети
От рощи к роще проносятся, как легкие зеленые искры, стайки зеленых попугайчиков. Неизвестные мне птички с яркими темно-красными перьями пьют воду из старого водоема, бегая по отмели, не боясь, что кто-нибудь бросит в них камень или выстрелит. В Пакистане все любят птиц, и убивать их строго запрещено. Птицы это знают и поэтому ведут себя совершенно свободно.
На широкой террасе, где накрыт стол для утреннего завтрака, между тарелками ходит большая сине-черная ворона и, приподымая большим клювом салфетки, которыми накрыты тарелки, смотрит, нет ли чего-нибудь вкусного. Колбаса ее не интересует, сыр тоже, яйца тоже. А вот кусок хлеба — это то, что ей нужно. Удар крепкого клюва, и ворона уже в воздухе и уносит на глазах слуг большой кусок хлеба в свое гнездо. Ее нельзя остановить. Нельзя пугать. Она полезная птица, хорошая птица. Люди должны ее кормить.
Все небо Карачи в черных точках. Это коршуны-чили. Их так много, что их гортанный дикий крик слышен весь день. Они в непрерывном движении. Вы можете взять кусок мяса в руку и протянуть его за перила террасы. Как бы высоко ни парил коршун, он увидит этот кусок мяса и начнет с самой большой быстротой приближаться к нему. Он с размаху, с точностью самой удивительной возьмет из руки у вас мясо и взмоет с ним в небо, через минуту став черной точкой.