Кончился шорох
Карагачей,
Сгладились горы,
Исчез ручей.
Вместе уснули
Верблюды, снег,
Дерево, улей
И человек.
Тьму хоть толочь —
Ни огонька.
Как эта ночь
От всего далека!
Дуаб
(Два потока)
День рожденья моего
Приютил Дуаб полночный,
Нет мрачней теснин его
И прелестней, между прочим.
Дичь какая-то вокруг —
Ералаш цветной дивана,
Полутемной лампы круг,
Плов и джина полстакана.
Дым табачный к потолку,
Дверь скрипит, как бы вздыхая,
И буржуйка в уголку,
Где трещит арча сухая.
Чуть поблескивает глянец
Чашек в теплой полутьме,
И у ног сидит афганец
На ковре, в большой чалме.
Мне дарили в дни рожденья,
Как и я дарить был рад,
Вещи разного значенья,
Но сегодня я богат.
Подарили, как сумели,
Чтоб друзей не забывал,
Шикарийское ущелье
И Шибарский перевал.
Чтоб замерзшие потоки,
Голубую седину
Отогрели эти строки,
В пену юную вернув.
Чтоб сердечно рассказали,
Прилетев издалека,
Как в ночной реке играли,
Словно рыбы, облака.
Чтобы жар тех стен зеленых,
Черно-снежных жил со мной,
С небывалой, раскаленной
И пронзительной луной.
Чтоб всю глушь той ночи тесной
Я до дна бы испытал,
Чтобы красный мост железный
Под стихом прогрохотал.
Чтобы в самых днях жестоких
Голос дружбы не ослаб,
Чтоб врывались снова строки,
Как и мы, в ночной Дуаб.
Нет, дела у нас не плохи,
И ночлег у нас не плох!
Мы ведь слуги той эпохи,
Что чудесней всех эпох!
Мы посланцы мира ныне,
И любой из нас готов
Мерзнуть в каменной пустыне,
Согреваться у костров,
Вновь с холодного рассвета
Путь без отдыха вести,
Знамя мира, знамя света,
Коммунизма пронести.
Пронести сквозь вражий, жабий
Визг, сквозь вражий, крабий мрак.
Потому в глухом Дуабе
Наш сегодня бивуак.
Уж плетет кривые басни
Полуночный ералаш,
Кончен плов, и лампа гаснет,
Сидя спит афганец наш.
Уголь в печке краснопенный
Размешав до глубины,
Выхожу за эти стены —
В беспощадный мир луны.
Где-то в Бирме джунглей ропот
Партизаны стерегут,
Где-то по тибетским тропам
В эту ночь гонцы идут.
Много в жизни я отведал
И тревоги и забот
И опять иду по следу,
Что к покою не ведет.
И в раздумье одиноком
Под дуабскою луной
Мне сверкают два потока
Молодою белизной.
Этих вод, мне засиявших,
Для чего мне избегать?
Светлых рук, меня обнявших,
Не хочу я забывать.
А в ущелье воют волки,
Снежный ветер пылью бьет,
И зеленых звезд осколки
В сердце падают мое.
Ворота Искандера
Нам афганец сказал, показав на громады
Стен, идущих к вершин куполам:
— Эти стены когда-то стояли преградой,
Их Искандер рассек пополам.
Мы не спорим, у нас есть другие заботы,
Мы поверим, что их разрубили с плеча,
И не только вот эти — иные ворота
Рассекала здесь сила меча.
Нам остались на память лазурь и багрянец
Твоих гор, твоей жизни рассказ —
И твою нищету, твои беды, афганец,
Ни один не забудет из нас.
Помни, друг: у тебя мы не сеяли ужас.
Помни: мир мы приносим в твой дом.
Слово дружбы — оно рассекает не хуже
Все преграды, и с ним мы идем!
Огни Термеза
Барханы там были большие,
Барханы нас просто душили
Текучим холодным песком,
Свистели бичи арбакешей
Над конским мокрым виском,
Визжал арбакеш, словно леший,
Гоня лошадей напролом.
И аспидный сумрак пустыни,
Который все стынет и стынет
И всё холодней и пустей, —
Возьмет да навстречу и вынет
Такой указатель путей,
Нельзя и придумать простей —
Из серых верблюжьих костей.
И вторя стенаньям шакальим,
Бежавшим все дале и дале,
Стонали пески голосами,
Какими, не знали мы сами,
И птицы ночные рыдали
Так жалко, что душу всю вынет,
Что ну ее к черту — пустыню!
Уже в темноте на барханах
Шатало коней, словно пьяных,
На гребнях, почти что у цели,
Ремни на упряжках летели,
И, стоя над краем обрыва,
Обрывками старых арканов
Чинили мы их торопливо,
И шли мы, в песке утопая,
И тьма издевалась тупая
То воем, то свистом, как ханы,
Терзавшие пленников тут, —
Казалось, что эти барханы
Нам снятся и, в сны завлекая,
В какие-то дебри ведут.