— Он думает, я вот так просто это стерплю? — спросила она, но не нас, а кого-то еще.
Мы сидели на полу перед кушеткой, прижав колени к груди, и подначивали друг друга выйти и залезть в яму. Дождь уже кончился, обычная летняя гроза, но мокро-то все равно будет, и наше воображение наполнило яму червяками, личинками и кротами-утопленниками. Мы решили не подпускать Папса к Ма, сегодня уж точно, — у нас имелись пластмассовые ружья и камуфляж, мы были ее охраной, — поэтому в яму можно было спускаться только по одному.
Манни пошел первый. Вернулся весь грязный, склизкий, как Ма, но мы не стали помогать ему приводить себя в порядок.
— Да, она волшебная, эта яма, — сказал он, улыбаясь. Отряхнулся по-собачьи и забрызгал нас грязью. Джоэл, конечно, трепу Манни про волшебную яму не поверил, но за домом он пробыл долго, дольше Манни, и, когда вернулся, его одежда была сухая.
— Ты раздевался там, что ли? — спросил его Манни.
— Конечно.
— И?
Джоэл пожал плечами.
— Может быть. Может, и волшебная. Посмотрим.
Я был брезглив насчет грязи, и, хотя день был влажно-жаркий, в яме, я подумал, должно быть холодно, и это усилило мою брезгливость, да еще червяки — я видел одного и знал, что там их больше. Я снял с себя все, как Джоэл, и, когда я оказался голый, ничего не оставалось, как лезть туда.
Это была могила. Моя могила. Папс выкопал могилу для меня. Это было первое, что я подумал, и, когда я лег совсем плоско, наполовину погрузившись в жижу на дне, в голове закрутились истории о людях, похороненных заживо, — лавины, оползни, смерть от удушья, — но у меня было желание, и я остался пожелать его, загадать. Я видел прямоугольник неба, обрамленный стенками ямы, и это небо немного меня успокоило — облака, синева; больше сегодня дождя не будет. Мне чудилось, я далеко-далеко от дома, от Ма на кушетке, от братьев, от Папса. Облака, казалось, плыли быстрей, чем когда-либо раньше на моей памяти, и, если я хорошенько уходил в себя, если давал себе полную волю, сознание затуманивалось и я мог вызвать в своем теле ощущение, будто это оно движется, а облака стоят на месте, — я был уверен тогда, что и правда двигаюсь и что яма волшебная. Я закрыл глаза и лежал тихо, неподвижно, но ощущал перемещение — меня то утаскивало вглубь, то относило вдаль, то растягивало, то сжимало. Я позволил себе совсем потерять ориентацию, и много, много времени прошло, прежде чем я загадал свое желание.
Что меня выдернуло оттуда — это их смех. Вдруг все четверо — Ма, Манни, Джоэл и Папс — выросли надо мной из грязи и стали раскачиваться от хохота, как деревья. Мои братья схватили друг друга за плечи, и тряслись, и показывали пальцами, плача от смеха:
— Да ты погляди на него, только погляди! Погляди на это дитятко!
А Ма сказала, что все в порядке, что я могу теперь выбираться наверх.
— Иди сюда, вылазь из этого окопа, — сказала она.
А Папс нагнулся и протянул мне руку, чтобы помочь, протянул и сказал, что война окончена.
Мусоролеты
Мы шли милю за милей, все втроем, поддавая ногами камешки, волоча за собой палки. Мы улизнули; мы обретали свободу. Над нами врастали в сумерки голые ветки, и небо сгущалось, окутывалось темно-лиловым саваном. Холодало, и мы с Джоэлом вслух поинтересовались, не повернуть ли назад.
— Мы на верном пути, — сказал Манни. — Мы все правильно делаем, мы в безопасности.
Дошли до пустого поля, скинули на траву рюкзаки, разбили лагерь. Ветер трепал мочки наших ушей и выхватил у Манни прямо из рук пластиковый пакет. Он увидел в этом знак, порылся в наших запасах и достал тугой, толстый моток бечевки и три черных пластиковых мешка. Мы сделали воздушных змеев: мусорные мешки на бечевке. Мы бежали, поскальзывались, пачкали травой колени джинсов, поднимались, бежали, задыхались до полусмерти от хохота, но мы поймали ветер, и наши мусоролеты взмыли. Так мы летели примерно час, пока ночь не похоронила весь дневной свет, не погасила его, оставив блестеть только звезды и узкий, как обрезок ногтя, месяц, пока змеи не пропали из виду, черные на черном. И тут мы отпустили бечевки, и мусоролеты взмыли по-настоящему — в вышину и вдаль, к небу, как молитвы, а сердца наши за ними вслед.
Папс, хрустя, подъехал по дороге с включенным дальним светом и разом выхватил из темноты все: спальные мешки, рюкзаки и нас, заслоняющих глаза ладонями.
— Черт, — сказал Манни, — надо было в лес идти ночевать.