Выбрать главу

Это был гимн, обладающий силой марша, и марш, обладающий волшебством гимна. Это была песня солдат, несущих священные знамена, и священников, несущих мечи. Это был гимн во славу силы. Все должны были вставать, когда звучал «Интернационал».

Кира стояла, улыбаясь музыке.

– Это первая красивая вещь, которую я обнаружила в революции, – сказала она своей соседке.

– Осторожнее, – прошептала веснушчатая девушка, пугливо оборачиваясь вокруг, – кто-нибудь может услышать тебя.

– Когда все это закончится, – сказала Кира, – когда даже последняя память об их республике будет вытравлена из истории – какой из этого выйдет величественный похоронный марш!

– Ты что, идиотка? О чем ты говоришь!..

Мужская рука схватила запястье Киры и развернула ее.

Она взглянула в два серых глаза, которые казались глазами ручного тигра, но не было полной уверенности в том, действительно ли он приручен или нет. На его лице было четыре прямые линии: две брови, рот и шрам на правом виске.

В течение нескольких секунд они стояли лицом к лицу, молча, враждебные, пораженные глазами друг друга.

– Сколько, – спросила Кира, – вам заплатили за шпионство?

Она попробовала освободить свое запястье. Но он крепко держал ее.

– Ты знаешь, где место таким девочкам, как ты?

– Да. Там, где таких мужчин, как вы, не пустили бы даже через черный ход.

– Ты, должно быть, новенькая здесь. Я бы посоветовал тебе быть осторожнее.

– У нас скользкие ступеньки, а нужно подняться на четвертый этаж, так что будьте осторожны, когда придете арестовывать меня.

Он отбросил ее запястье. Она посмотрела на молчаливый рот – он говорил о многих прошедших сражениях больше, чем шрам на его лбу; он также говорил о том, что появится еще много новых ран.

«Интернационал» звенел, словно шаг, отбиваемый по земле сапогами солдат.

– Ты что, необыкновенно храбрая или просто глупая? – спросил он.

– Попробуйте сами разузнать это.

Он пожал плечами, повернулся и зашагал прочь. Он был высок и молод. Он носил кепку и кожанку. У него была походка солдата, его шаги были неторопливы и очень уверенны.

Студенты пели «Интернационал», его восторженные звуки поднимались, трепетали, повторялись…

– Товарищ, – прошипела веснушчатая девушка, – что ты наделала?

* * *

Первым звуком, который Кира услышала, когда позвонила в дверной колокольчик, был кашель Марии Петровны. Затем повернулся ключ. В следующий момент волна дыма ударила ей в лицо. Сквозь дым она разглядела слезящиеся глаза Марии Петровны, трясущейся в ужасном кашле, и ее распухшую ладонь, прикрывавшую рот.

– Кира, дорогая, заходи, заходи, – выдавила Мария Петровна. – Не бойся. Это не пожар.

Кира окунулась в серый туман, который врезался в ее глаза словно едкий лук; Мария Петровна шаркала следом за ней, болезненно чередуя слова и кашель:

– Это печка… эти советские дрова… мы достали… не загораются… так отсырели, что нельзя… Не снимай пальто, Кира… слишком холодно. Мы открыли окна.

– Ирина дома?

– Точно, она здесь, – чистый, звонкий голос Ирины прозвенел откуда-то из тумана, – если только сможешь найти ее.

В столовой огромное двойное окно было открыто; водоворот дыма бурлил вокруг него, захлебываясь холодным воздухом улицы. Ирина сидела за столом, дуя на застывшие и посиневшие пальцы, на ее плечи было наброшено зимнее пальто.

Мария Петровна отыскала дрожащую маленькую тень в углу за буфетом и вытащила ее на свет.

– Ася, поздоровайся с кузиной Кирой.

Ася угрюмо смотрела, глаза ее были красные, а маленький влажный нос прятался в отцовском меховом воротнике.

– Ася, ты слышишь меня? И где твой носовой платок? Скажи «здравствуйте» кузине Кире.

– Здравствуйте, – пробормотала Ася, глядя в пол.

– Почему ты сегодня не в школе, Ася?

– Закрыта, – вздохнула Мария Петровна. – Школа закрыта на две недели. Нет дров.

В тумане хлопнула дверь. Вошел Виктор.

– О, здравствуйте, Кира, – холодно сказал он. – Мама, когда прекратится этот дым? Как можно учиться в такой адской атмосфере? О, мне, конечно, все равно. Если я не сдам экзамены, всего лишь не будет хлебных карточек для семьи!

Когда он вышел, дверь хлопнула еще сильнее.

Кира присела, рассматривая набросок Ирины. Ирина училась рисованию и посвящала много времени благоговейному исследованию древних шедевров в музеях; но ее быстрая рука и злонамеренный глаз создавали нахальные изображения, подходящие для газет. Она рисовала карикатуры, когда бы ей ни предложили и во все остальное время. Рисовальная доска лежала на ее коленях. Время от времени она откидывала голову и волосы назад, чтобы быстро взглянуть сквозь дым на Асю: она рисовала набросок со своей маленькой сестры. На бумаге Ася была превращена в домового с огромными усами и животом, колдующего на спине улитки.