– Очень хорошо. Я не буду больше спрашивать об этом. Я уверен, что мы оба знаем его имя. Его адрес – больше мне ничего не надо.
– Так, дайте вспомнить… да, он спросил, как пройти на Садовую улицу. Вы можете поискать его там.
– Товарищ Аргунова, я напомню вам, что господа из вашей фракции всегда подозревали нас, студентов-пролетариев, в принадлежности к тайной полиции. И, знаешь, это может оказаться правдой.
– Хорошо, могу я, в свою очередь, задать вам вопрос?
– Конечно. Всегда рад услужить даме.
– Кто был тот мужчина?
Кулак Павла Серова опустился на стол.
– Товарищ Аргунова, тебе что, напомнить, что здесь не шутят?
– Если так, то не скажете ли вы мне, чем мы здесь занимаемся?
– Сама поймешь, и очень, очень скоро. Ты прожила в Советской России достаточно долго и знаешь, насколько это серьезно – укрывать контрреволюционеров.
Дверь распахнулась без стука. Вошел Андрей Таганов. Его лицо не выразило ни удивления, ни каких-либо других чувств. Серов занервничал, резко вскинул папиросу к губам.
– Доброе утро, Кира, – спокойно поздоровался Андрей.
– Доброе утро, Андрей, – ответила Кира.
Он подошел к столу. Взял папиросу и наклонился к той, что была в руке у Серова. Серов торопливо вытянул руку. Серов ждал, но Андрей не произносил ни слова. Он стоял у стола и молча смотрел на Киру и Серова. Дым от его папиросы ровной струйкой поднимался вверх.
– Товарищ Аргунова, я не сомневаюсь в твоей политической благонадежности, – мягко произнес товарищ Серов, – я уверен, что тебе нетрудно будет ответить на один-единственный вопрос об известном адресе.
– Я уже сказала вам, что я не знаю его. Я никогда не видела этого человека раньше. У меня не может быть его адреса.
Павел Серов украдкой попытался определить, как на все это реагирует Андрей; но тот не шелохнулся. Серов наклонился вперед и заговорил мягко и доверительно:
– Товарищ Аргунова, я хочу, чтобы ты поняла, что тот мужчина находится в государственном розыске. Возможно, его розыск – не твоя задача… Но если ты сможешь помочь нам, это было бы очень полезно для тебя и для меня – и для всех нас, – добавил он многозначительно.
– А если я не могу помочь вам, что я должна делать?
– Ты должна идти домой, Кира, – сказал Андрей.
Серов выронил папиросу.
– Именно так, – добавил Андрей, – если только у тебя нет лекций. Если понадобишься нам – я вызову.
Кира повернулась и вышла из комнаты. Андрей сел на угол стола, скрестив ноги. Павел Серов улыбнулся; Андрей не смотрел на него. Серов откашлялся и сказал:
– Андрей, старина, надеюсь, ты не думаешь, что я… из-за того, что она твой друг и…
– Я так не думаю, – сказал Андрей.
– Я никогда не стану оспаривать и осуждать твои действия. Даже если я считаю, что не совсем этично с точки зрения партийной дисциплины отменить приказ соратника-коммуниста в присутствии постороннего.
– Какая дисциплина позволила тебе вызвать ее на допрос?
– Извини, друг. Виноват. Я всего лишь пытался помочь тебе.
– Я не просил помощи.
– Андрей, вот как это было. Я увидел ее с ним у дверей вчера вечером. Я видел его фотографии. ГПУ уже почти два месяца разыскивает его.
– Почему ты не доложил об этом мне?
– Хм, я не был уверен, что это был именно он. Я мог ошибиться… и…
– И если бы ты нам помог, это было бы в определенном смысле… полезно для тебя.
– Ну, Андрей, ты же не будешь обвинять меня в каких-то личных мотивах? Возможно, я немного превысил свои полномочия в этом деле, которое касается только ГПУ и является твоей работой, но я хотел только помочь собрату-пролетарию в его обязанностях. Ты же знаешь, что ничто не может помешать мне выполнить свой долг, даже никакие… личные симпатии.
– Нарушение партийной дисциплины – это нарушение партийной дисциплины, независимо от того, кем оно совершено.
Павел Серов посмотрел на Андрея Таганова очень пристально и медленно проговорил:
– То же самое и я не устаю повторять.
– Не советую излишне ревностно относиться к своим обязанностям.
– Конечно, это так же недопустимо, как и небрежность в работе.
– На будущее – допрашивать кого-либо по политическим вопросам в нашей ячейке буду только я.
– Как скажешь, друг.
– И если ты когда-нибудь решишь, что я не справляюсь с этой задачей, можешь доложить об этом партии и потребовать моего смещения.
– Андрей, как ты можешь говорить такое! Не думаешь же ты, что я хоть на минуту подвергаю сомнению твою неоценимую важность для партии? Кто ценит тебя больше, чем я? Разве мы не старые друзья? Разве мы не сражались вместе в окопах, под красными флагами, ты и я, плечом к плечу?