В тот момент что-то больно кольнуло сердце. Именно тогда я неожиданно ясно поняла, что он не причинит мне вреда. Он никому и никогда не причинит вреда. Он может напугать, но не покалечить. Эта мысль осторожно прокралась в мою голову, сперва вызывая только сомнения, а затем все больше набирая силу, оправдывая себя в его повседневности.
Он, сидящий на кровати, на своей стороне комнаты, пристально наблюдая за мной, похож на маленького мальчика, который не знает, что нужно делать. Который настолько одичал и так долго тонул в собственном одиночестве, что при появлении человека, растерялся. Даже испугался. Испугался больше, чем я сама.
Он ведь действительно не умел общаться с людьми. Не мог говорить со мной. Он осторожно ступал по этому густому, заросшему лесу человеческих чувств, не находя тропинки, не зная, куда надо наступить и что его шаг принесет. Но он шел, опасаясь самого себя. Он пугал меня, он угрожал мне, он думал, что сможет убить меня. Но он не смог. И не мог понять, почему. Не имея понятия, как сказать, показать, как заставить меня понять, в его голове лишь смутно крутились знакомые образы норм поведения человека. Он привел меня сюда, изувечив свою руку, как единственный доступный ему способ объяснить, что не причинит мне вреда.
Апельсин. Мне дал это понять какой-то апельсин.
Я медленно поднялась с дивана, чувствуя на себе точный прицел его глаз, кожей ощущая разившее от него напряжение. Страх потерять свою жизнь исчез, убрав свои леденящие руки с моих плеч.
Я неспешно подошла к столу, взяла оранжевый фрукт и начала очищать его. Закончив с кожурой, впилась ногтями в середину его основания и разломила напополам. Затем, переминаясь с ноги на ногу, я неуверенно шагнула на его сторону комнаты. Он поднялся, чуть раздвинув руки. В его глазах в сумеречном свете я вновь увидела обычное, человеческое чувство, мигом срывавшее с него стальную маску - непонимание, растерянность. Их невозможно спутить ни с чем другим. Тогда я настолько верила в свою догадку, что с готовностью полшла на риск.
Я остановилась, заметив предостерегающий взгляд. Остановилась и, чувствуя, что страх вновь маленькими шажками приближается ко мне, вытянула руку, в которой покоилась одна половинка апельсина.
Удивленно приподнятые брови. Недоверчивый шаг вперед. Осторожное прикосновение к моим пальцам.
Его рука холодная, такая же, как и его, вновь нацепленное на лицо, выражение.
Второй раз мне удается увидеть его лицо так близко - на расстоянии двух вытянутых рук. Бледный, с иссиня-темными глазами, на которые спадали черные, как смоль, локоны кудрявых волос. Впервые он показался мне не чудовищем, а божеством. Марс, высеченный из мрамора. Прекрасно знающий, как вести войну, но даже не догадываясь, как говорить с одним единственным человеком. И теперь он смотрел на меня не так, как раньше, не подозрительно, не пристально, а с еле заметной толикой интереса, изучающе.
- Спасибо, - сказала я, чуть отступая, оставляя в его протянутой ладони половину апельсина.
Он, не спуская с меня взгляда, чуть погодя, кивнул. Не оборачиваясь к нему спиной, я отошла к своему месту и аккуратно опустилась на диван, сжимая в руке мягкий фрукт. Отсюда плохо видно его лицо, и в первый раз за все время вновь сильно захотелось подойти к нему и рассмотреть еще внимательнее, еще ближе, отмечая каждую черточку лица, каждую линию, каждое выражение красивых глаз. Захотелось увидеть в нем тот горделивый лик, пугающий своей могущественностью, но смягчающий сердце трогательной неуверенностью.
Он еще какое-то время стоял так, вместе с апельсином в руке, словно осмысливая, что только что произошло. А ко мне, как по команде, вернулись навязчивые мысли о смерти, о родителях, о положении, в котором я находилась. Внезапно проснувшийся разум кричал на слабость моего сердца, ругал меня за странный поступок, но что-то внутри, гораздо глубже, чем что бы то ни было, зажглось маленьким огоньком, чуть разгоняя тьму и отсвечивая едва заметной теплотой. И что-то подсказывало, что не только я чувствую теплоту незримой свечи.
Он подался вперед, прижимая к себе мое податливое тело, зарываясь носом в волосы и тепло выдыхая, от чего на сердце растекалась нежность, а на лице - улыбка. Он любил ластиться ко мне во сне, обнимать рукой, притягивая ближе к своему телу. Он как кот - постоянно требовал внимания, сам того не осознавая.
После случая с апельсином, его отношение ко мне поменялось, как и мое к нему. Удивительно для самой себя, но когда он в очередной раз ушел, я принялась наводить в комнате порядок. Найдя на грязной кухне старые тряпки и древнее моющее средство, я стирала толстые слои пыли, мыла, чистила, отскребала, протирала. И это все, что я ни за что не делала бы дома, что считала исключительно работой для прислуги, доставляло мне невероятные, вдохновляющие ощущения. Я работала в маленьком пространстве не покладая рук, думая только о выражении его лица, когда он вернется.