Лишь после еще одного приказа отца, я наконец подошла к кровати. Меня тут же коснулись ее вспотевшие, влажные руки, она долго говорила мне ласковые вещи, улыбалась мне, уговаривала меня посмотреть на нее. Но я не смотрела. Никак не могла заставить себя.
Ухо пронзила резкая боль. Это отец стал выкручивать его, крича на меня. Я не помню, как он ругал меня, и что сказала ему мама, что он резко перестал орать и вышел из палаты. Тогда вся моя сила была направлена на то, чтобы сдержать слезы. Обида, которая уже хотела было покинуть меня, вцепилась в сердце с новой силой и я вновь вылила на мать поток упрямого равнодушия и мщения.
Какое-то время я стояла так, глухо ко всему. Потом я услышала болезненный вскрик, мою руку, что лаского держала мама, сжали так крепко, что потом на ней остались синяки. Мама сильно выгнулась на кровати, а затем, вновь расслабившись и отпустив меня, прохрипела:
- Живи... Живи за нас двоих...
Ее последняя просьба, последние слова. Потом в палату вбежал отец, поднялась бешеная суета, прилетевшая медсестра вывела меня в коридор, поднялись крики, в палату вбежали еще люди в белых халатах.
А я просто сидела на чужих коленях. Медсестра обнимала меня, успокаивала, но я не слышала ни единого слова. Я ничего тогда не чувствовала.
Потом были похороны, а после них потекла обычная жизнь. Жизнь странная, какая-то односторонняя, немного пустоватая. Отец больше никогда не поднимал на меня руку, он пытался говорить со мной, но я не хотела говорить с ним. Тогда он женился во второй раз. Женился на богатой, влиятельной, своенравной женщине, которая разбавляла мою повседневность своими правилами, но не могла занять тот маленький пустой участок моей жизни, в котором затем поселилось другое огромное, мрачное чувство.
Чем старше я становилась, тем больше понимала, что натворила. И тем больше заполнялось пустое пространство Виной. Мучительной, острой. Разрушающей.
Я бы все отдала, чтобы увидеть ее еще раз, чтобы заглянуть в ее, в ту секунду затуманенные мучением глаза, чтобы сказать ей слова, которые так хотела сказать тогда, но не могла. И из-за чего? Из-за какой-то глупой, эгоистичной детской обиды!
Я забыла мамино лицо. Забыла голос. Зато следы от обиды и тот пейзаж настолько засели памяти, что как бы я не хотела, не могла от них избавиться. Но плакать и просить прощения уже поздно, да и не у кого. Все, что оставалось - самолично наказывать себя. Жить и ненавидеть свою жизнь.
Кажется, в тот момент, когда он держал нож у моего лица, я хотела, чтобы он убил меня. Только трусливый ребенок во мне боялся, что будет больно, ребенок боялся тех слов, что он говорил. Думаю, это не я плакала от ужаса и мотала головой на его вопросы. Не я. Не могла быть я. Это была Мама.
Все это время, вплоть до момента потери моего сознания, жила не я. Жила Мама. Жила моя перед ней вина.
И теперь я ясно это осознала.
- Прости меня. - произнес он, останавливаясь и отстраняясь.
Я вздрогнула, моментально возвращаясь в темноту его обиталища. Подняла на него глаза, почувствовав, как что-то теплое и влажное крадется щеке. А затем поняла, что плачу.
- Ты хочешь вернуться, - не вопрос, утверждение. И говорил он не столько мне, сколько себе самому. Рассматривая меня каким-то новым, тоскливым взглядом, усмехнувшись, он, напоследок легонько проведя пальцами по моей талии, прежде чем убрать руку, сказал:
- Можешь идти.
Я не удивилась, услышав эти слова. Странно, но я знала, что рано или поздно услышу их.
Он ждал. Не торопил меня, но и не задерживал. Продолжал смотреть, как я удивленно роняю на пол слезы, даже не утирая их. Я ведь... я ведь в первый раз плакала по маме. Первый раз с того самого дня. Даже на похоронах не плакала. Не обнимала в ответ убитого горем отца. Я оставалась бесчувственной до самого конца, до этого самого момента.
- Я люблю тебя. - Шепот слетел с моих губ неожиданно для меня самой.
Он, как громом пораженный, молчал, продолжая рассматривать меня. Теперь я ждала.
Наконец, обретя дар речи, он тихим голосом спросил:
- Ты понимаешь, что ты сейчас делаешь?
- Да. Я люблю тебя. - В доказательство своим словам, я подняла на него уверенный взгляд. Глаза щипало, наверняка они опухли и раскраснелись. Сердце громко стучало в грудь, чувства, как горькие, так и нежные, вихрем крутились в сознании.
Мне нужна она. Нужна так же, как и ему. Нам нужна эта любовь.
- Не искушай меня, - через силу произнес он, делая шаг назад, но вновь останавливаясь, когда я шагнула следом за ним.
- Я люблю тебя. - Казалось, эти слова приросли к моему языку и только их я могла говорить.