- Если бы не ты, - сипло шептал он, - если бы не ты...
- Я знаю...
Обещание, негласно данное нами обоими, клятва, коей мы оклеймили наши сердца, что вросла в наши переплетенные души.
***
Никто не слышал меня.
- Не стреляйте! Не стреляйте! - Кричала. Отчаянно, до хрипоты, сквозь истеричные рыдания, закрывая его искалеченное тело.
Вой сирен. Крики людей. В воздухе летал навязчивый запах пистолетного дыма и крови. Крови, которая стремительно покидала его тело, такой горячей, словно она забирала с собой все тепло, какое смогло найти в нем.
Он быстро, мелко дышал. Дышал так, будто легкие отказывались принимать воздух, оставив лишь маленький клочок, который вот-вот тоже должен был взбунтовать.
- Очнись же, очнись, - молила я, прижимая измазанные кровью руки к его израненной груди, - я все объясню им, слышишь? Мы придумаем, мы выберемся, ты только живи, слышишь? Не оставляй меня!
Он слушал меня. Я знала, он слышал. Но не отвечал.
С уголка его рта струилась вишнево-красная струйка. Кудри спутались, прилипли к вспотевшему лбу. Синие глаза посерели, затуманились.
Я уже видела такой взгляд. Мельком, нечетко.
Он умирал.
- Пожалуйста, - прорыдала я, роняя слезы на его лицо, - прошу тебя, не надо...
Его губы растянулись в разные стороны, рот приоткрылся, обнажая окровавленные зубы в первой широкой улыбке. Затем она исчезла, он закашлялся, выплевывая сгустки крови. Его дыхание участилось.
Он смотрел на меня с такими нежностью и любовью, что невольно я улыбнулась. Он не говорил. Только через силу шевелил губами, но и этого мне достаточно. Достаточно, чтобы понять простые слова:
"Я люблю тебя"
В следующую же секунду он сделал один глубокий, судорожный вдох. Только вдох. Глаза его, широко распахнутые, в какой-то миг остекленели, уставившись в одну, несуществующую точку. Сердце, глухо бившееся под моими руками, устало застыло.
Мое тело начала бить дрожь. Улыбка медленно сползла с лица. Отчаяние захлестнуло с головой.
- Ты врал мне, врал! - Закричала я с новыми силами, тряся изо всех сил его обмякшее тело. - Ты же хотел измениться! Начать новую жизнь! Ты ведь обещал мне! Ты обещал...предатель...какой-же ты все-таки предатель...
Я сквозь слезы разглядывала его лицо. Такое умиротворенное и благородное, мужественное и прекрасное. Мне нравилось его лицо. Его римский, большой нос. Его темные вечно-нахмуренные брови. Его идеального размера, чуть припухлые губы, к которым так хотелось прикоснуться...
Я поддалась порыву. Наклонившись, я прикоснулась к его губам.
Уже холодные. Настолько холодные, что мои собственные губы мгновенно замерзли.
Я больше не плакала. Только отдельные слезы изредка скатывались по щекам. Больше незачем плакать.
В дневном свете, еще больше похожий на Марса, высеченного из мрамора, его красота мне казалась не настоящей, не живой, словно кто-то специально долго и кропотливо вылепливал его, придираясь к каждой мелочи.
Но это беспристрастное мраморное лицо - маска. Я знаю каким оно бывает растерянным, когда брови до нельзя сдвинулись к носу, а в глазах ясно читается непонимание. Я знаю, какое оно раздраженное, когда уголок верхней губы едва заметно дергается, словно от брезгливости. Я знаю, какое оно заинтересованное. Веселое. Сомневающееся. Игривое. Нежное.
Боже, он словно просто спит, как всегда. Только он не пытается обнять меня во сне, как всегда это делал. Не посапывает, не сдвигает в морщит брови, когда ему снятся плохие сны.
Невероятно холодный.
Полиция проталкивается ко мне, мое безвольное тело передают из рук в руки, куда-то ведут, что-то говорят. Вокруг меня суетятся, меня спрашивают, осматривают, трогают.
Теперь я далеко от него. Слишком далеко.
Перед глазами появляется взволнованное лицо отца и испуганное - мачехи. Они обнимают меня, говорят с врачами, втолковывают ласковые речи. Долгие, глупые речи, из которых я слышу только одну фразу, сказанную высоким голоском новой матери:
- Я так испугалась, но полиция настояла! Этот психопат известен тем, что испытывает жалость к брошенным, вот я и не платила ему! А ты исчезла, и...
Благородный Марс. Они все, все использовали тебя. Несчастный. Одинокий.
Мой любимый.
- Спасибо, что не выкупила меня, - хрипло произнесла я, смотря на ошалевшую и запутавшуюся от моих честных слов, мачеху, - спасибо, что дала мне шанс узнать его. Понять его. Полюбить его.
Меня увозят на машине скорой помощи. Под вой ее сирен, в тряске ее колыбели, схваченная за руку отцом, я прикрыла глаза, понимая, насколько сильно хотела спать.
***
Повседневность. Она всегда текла размеренно, медленно. Она кружит меня в неспешном, беззвучном танце воспоминаний, не снимая с моего лица спокойной улыбки.