В полношный шас
Сонет на опыты над русским языком
«Моло
чник» был, а стал «моло
шник».
(Пустует — вот он и грубит!)
И торжествует «полуно
шник»,
А «полуно
чник» позабыт.
И я приёмник выклю
шаю,
Штоб вы
шказаться напрямик:
«В полно
шный
шас по моло
шаю
Не шастай,
шокнутый
штарик!»
Когда бы вся Периферия
Заговорила через Центр,
Кто не вскричал бы: «Вот Россия!»
Но и один людской процент
На том наречье не гуторит,
Которому Столица вторит!
Покажись! или «Нечто» и «нешто»
Ну, д
ожили! Включив беспечно
Себя в языковые дожи,
Пойми, арбитрушко, что «не
что»
И «не
што» — не одно и то же!
Как ты ни стой на безобразье,
Как ни алкай переворота,
А «не
что» — это значит «что-то»,
А «не
што» — это значит «разве»!
Бог весть кому актёр, художник
В испуге вторят, холодея:
«То
шь-в-то
шь», «достато
шно», «моло
шник»…
Кто ты, тиран, который нами
(В стране, свободной по идее)
Заочно вертишь, как рабами?!
Вечер с бузиной
У ягод бузины не вкус, а кислый чад.
У лиственных глубин — лазоревость угара,
Как будто, истопив прохладами очаг
Июня, истопник закрыл заслонку рано!
В тех зверских кисточках — томатный зной коралла
И едкость перца есть! И — в сизых ободках
Тумана — все они краснеют, как в очках
Совиных (к сумеркам), — и огненно, и вяло.
Пресытясь красками, слабеет летний день.
И детство, крадучись, опять приходит к нам.
Ну как же! Красота всегда вмещает пытку!
Ведь там, куда сейчас оглядываться лень,
Не только яркость; был на кой-то нужен нам
И жёлчный привкус «бус», наколотых на нитку!
Сибирь
Ивану Киуру
Красно-рыжую с бурым тайгу
Взял мороз, но отпустит потом:
Л
еса бронзовый лис
Убирает хвостом
Голубые следы на снегу.
Осень леса рванётся к садам,
Краскам родственным в далях — мигнёт,
Да по снежным по тем васильковым следам
Опахалом сырым полыхнёт…
Но к чему эта ростепель вновь
Рушит заморозка филигрань?
Жаль мне красных лисиц!
Васильковых снегов!
Жаль святую рассветную рань!
Заповедную жаль глухомань…
Там Еловка — деревня твоя,
С материнскою прялкой в избе.
Или избы вдали
Аж под корень снесли,
Чтоб никто не узнал о тебе?
Там недетские думы копил,
С тайным ужасом слушал псалмы
Под соломой, слетающей с чёрных стропил…
Или все свои льды океан растопил,
Чтоб не стало сибирской зимы?
Или зря о заре серебрил
Высоченные кроны мороз?..
— Всё в Сибири офомно! На то и Сибирь,—
Помню, с важностью ты произнёс.
Рисунки для чайного сервиза, или Обиженный пастушок
Мы вроде вчера сговорились
Плясать до утра с Амариллис
На нашем Овечьем лугу?
Так что же нейдёт Амариллис
Плясать, как вчера сговорились?
Я долее ждать не могу.
Я был бы, конечно, скотиной,
Когда бы с пастушкой Беттиной
С досады пустился плясать!
Но… был бы я также — скотиной,
Когда б не сдружился с Беттиной:
Зачем же ей вызов бросать?
Двух песен с Беттиной не спели,
Два круга пройти не успели —
Уже Амариллис пришла!
И, видя, что я ей не верен,
Свой сельскохозяйственный веер
Леандру всердцах отдала!
А он подарил ей гитару,
Перчаток пастушеских пару
И розовый зонтик при том.
(Гитара — для драк, для огрева,
Перчатки из кружев — для хлева,
А зонтик — ходить за скотом.)
Весь в розах, в пастушеских бантах,
Побрёл я в сарай на пуантах
И, — пару хозяйственных цитр
Хватив о бордюр балюстрады,
Амврозии выдул с досады
Я чисто пастушеский литр.
И вспыхнул в моих подсознаньях,
Под шляпою в перьях фазаньих
Типично пастушеский план:
Леандр! Легкомысленный скотник,
До женского пола охотник,
Ответишь ты мне за обман!
Вблизи мелового карьера
В долину спускалась портьера:
Я спрятался в складках ея
И, маску достав из крапивы,
Сел ждать, чтобы вместе пришли вы,
Леандр и плутовка моя!
Ну, что ж вы? Смелее — на сцену!
А я вас не песнями встрену…
Мне трудно читать вам стихи;
Рывок, да перчатки, да маска,
Да вострая сталь из Дамаска, —
Вот то, чем берут пастухи!
Зачем ты не шла, Амариллис,
На пляску, как мы сговорились?
Почто объявилась не в срок?
А я-то! — я чтил её свято.
Свидетели — овцы, ягнята
И розы,
И горы,
И дрок!