Мужчина обещал себе, что не будет с ней торопиться, с этой старой немытой ленивой обезьяной. Его тёмно-синий кашемир уже пах мокрой псиной. А дождь не ослабевал; теперь он припустил как из ведра, падая сплошной завесой.
Шагнув глубже во мрак, мужчина попинал кучи отбросов и удостоверился, что урны полны доверху. Она где-то здесь. Не так уж трудно вычислить, где именно.
Тепло. Энни ощущала тепло. Держа покалеченную куклу у груди и опустив веки — почти как тогда в квартире на углу 101-й улицы и Первой авеню, куда явилась социальная работница, которая пыталась втолковать нечто странное про Алана. Энни не понимала, что имела в виду женщина, твердившая: «мягкая обезьянка, мягкая обезьянка» — какой-то учёный что-то там открыл. Для Энни в этом не было никакого смысла, и она продолжала укачивать малыша.
Энни сохраняла неподвижность в своём убежище. Отогреваясь в тепле. «Тебе хорошо, Алан? Нам очень уютно, правда ведь? Давай полежим тихонечко, пока не уйдёт эта соцработница. Да, вот так, тихо-тихо». Она услышала грохот поваленной урны. «Никто нас не найдёт. Ш-ш-ш, родной мой».
Когда мужчина, выставив револьвер перед собой, приблизился к охапке деревянных реек, прислонённых к стене, ему стало ясно, что ими загорожен дверной проём. Негритянка затаилась там — он знал это. Наверняка. Не так уж трудно было вычислить. Ей больше негде прятаться.
Он быстро подошёл, повалил доски в сторону и бросился к тёмному проёму. Глухо. Стальная дверь. Запертая.
Дождь струился по его лицу, прилепив волосы ко лбу. Он чувствовал запах своего пальто, а туфли... о них лучше и не думать. Кашемир огляделся. Оставалась только громадина мусорного контейнера.
Мужчина осторожно приблизился к нему и отметил: сзади, возле стены, крышка всё ещё сухая. Совсем недавно она была распахнута. Её захлопнули только что.
Он убрал ствол, вытащил из груды ящиков два покрепче, поставил возле контейнера и залез на них. Теперь мужчина возвышался над этим вместилищем отходов — колени оказались на уровне верхнего края. Расставив руки, Кашемир наклонился, чтобы всунуть кончики пальцев под тяжёлую крышку. Отвалил крышку в сторону, выхватил револьвер и пригнулся. Контейнер был почти полон. Дождь превратил мусор в жидкую кашу. Чтобы разглядеть во мгле, что же там плавает, мужчине пришлось склониться ниже. Пригнуться, чтобы разглядеть. «Грёбаная ленивая обезья...»
Из отбросов высунулась пара зловонных мокрых рук, мужчину схватили за тёмно-синие лацканы и потащили головой вперёд в металлическую ёмкость. Он окунулся в жидкую грязь, ствол вывернуло в сторону, и выстрел угодил в поднятую крышку контейнера. Кашемировое пальто пропиталось грязной водой.
Энни чувствовала, как он бьётся под ней. И удерживала мужчину, поставив ноги на его спину и шею, и погружала его лицом вниз всё глубже и глубже в ту жижу, что наполняла контейнер. Он захлёбывался грязью и вонючей водой. Барахтался изо всех сил — большой человек, сражавшийся за то, чтобы выбраться из помоев. Оскользнувшись, Энни упёрлась в стенку контейнера и восстановила равновесие, а затем продолжила погружать мужчину на глубину. Из размокшей зелени, отходов и чёрной слизи вынырнула рука. Пустая. Револьвер лежал на дне контейнера. Барахтанье усилилось, ноги мужчины замолотили в металлическую стенку. Энни приподнялась и с силой опустила пятки на его затылок. Мужчина задыхался, пытаясь выбраться из-под неё, но ему никак не удавалось нащупать опору.
Схватив женщину за ногу, он судорожно выдохнул — возник пузырь воздуха, который поднялся на поверхность и лопнул. Энни давила ногами изо всех сил. Что-то дёргалось под подошвами её обуви, но звуков слышно не было.
Это длилось долго — дольше, чем могла предположить Энни. Дождь заполнил контейнер до самых краёв. Движения под её ногами мало-помалу затихали — проходила иногда паническая судорога, но тут же прекращалась. Энни ещё долго так стояла, дрожа и вспоминая иные, тёплые дни.
В конце концов она замкнулась в себе, закрылась наглухо и вылезла наружу. С неё текло. Уходя оттуда, Энни думала об Алане, думала о том времени, что начиналось теперь, после завершения дела. После того, как замерли движения, замерли все движения в трясине, куда она погрузилась по пояс. Крышку Энни опускать не стала.
Прежде чем покинуть тупик, она понаблюдала за улицей, прячась в тени, но «олдсмобиль» в поле зрения не появлялся. Прохожие расступились перед ней. Вонь, стекающая грязь, перепуганное лицо, какая-то тряпка, крепко прижатая к груди...
Энни выбралась на пешеходную дорожку, замешкалась на мгновение, но затем повернула в нужную сторону и тихонько ушла.