Выбрать главу

Середина зала, двухместный диван с подлокотниками. Сели.

— Откуда это у вас здесь? — Андрей обвел глазами великаний ряд «Снегирей».

— Содержимое твоего видеомонитора, — сказал Аверьян. — Неужели не узнаешь?

— Узнаю. Но видеомонитор я потерял.

— В твиндеке, — пояснил Аверьян. — Примерз к грузофиксаторам, едва отодрали.

— Понятно… Никогда бы не подумал, что бытовой видеомонитор способен дать такое высокое качество изображения в широкоугольном режиме работы.

— Это не он способен, — возразил Аверьян. — Это я способен. Не без помощи, правда, видеокорректорных устройств. Пришлось повозиться, но зато — результат! И тебе будет легче.

— В каком смысле?

— Но ведь ты все это нам объяснять собираешься? Или нет?

— А что я должен объяснять? Все это мои глаза видели там совершенно так же, как теперь здесь видят твои.

— Мои глаза видят толпу твоих эфемеров, — заметил Копаев, — и мне интересно было бы знать, как тебе удалось такую массу их наплодить!

— Это мои эфемеры?… Ты уверен?

— Великое Внеземелье! Ну не мои же! У каждого — индекс и номер твоего скафандра: АН-12 ДКС № 1. Отсюда видно.

— А как быть с названием корабля? Почему «Лунная радуга»?

— О «Лунной радуге» там, наверное, думал?

— О «Лунной радуге» невозможно не думать. Особенно там. — Андрей перевел взгляд на светло-зеленую башню двадцатипятиметрового гиганта. — Аверьян, ты лучше меня разбираешься в генеалогии эфемеров…

— Хочешь спросить, чей облик был скрыт под стеклом гермошлема?

— Да.

— Расскажи, при каких обстоятельствах поднялась на врага эта грозная рать.

Андрей рассказал.

— Ясно… — протянул Копаев. Но тут же сам себя поправил: — Ясно только одно: твой единственный нормальный эфемер — назовем его Н-эфемером — попал в какую-то воспроизводящую среду, которая сыграла роль множительного агрегата. В результате — армия производных. Назовем их П-эфемерами.

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Тут возможны два варианта: в скафандре могла быть копия либо Николая Асеева, либо — твоя. Неужели имеет большое значение — кого?

— Не имеет, — сухо произнес Андрей.

— Ты слишком многого от меня хочешь, — проговорил Аверьян. — Лично я склонен отдать предпочтение второму варианту. Иначе с чего бы это чужое пространство, не стесняясь, громко, на всю Галактику, можно сказать, обсуждало интимные факты твоей биографии? Убедительно?

— Нет. Почему источником интимных фактов обязательно должна быть копия? Почему не оригинал? Побывать в чужом пространстве довелось, как ты теперь знаешь, и мне самому.

— Ты слишком многого от меня хочешь, — повторил Аверьян.

Андрей посмотрел на него. За восемь с половиной лет Копаев внешне как будто не изменился, и трудно было сразу определить, чего недоставало теперешнему Аверьяну по сравнению с тем, прошлым, который там, на парапете бассейна, с ловкостью дельфина умел обойти любой логический риф… Но чего-то явно недоставало.

— Теряешь гибкость функционера МУКБОПа, — вслух подумал Андрей. — Теряешь форму.

— К МУКБОПу я давно никакого отношения не имею.

— За что же это тебя?… — Андрей ладонью о ладонь звучно сымитировал шлепок.

— За то же, за что теперь и тебя… — Копаев щелчком сбил с ладони воображаемую пушинку и дунул ей вслед. — Подальше от пилот-ложемента. Категорически и навсегда.

— Здесь вы очень интересно заблуждаетесь, молодой человек… простите, экзот. Но я не стану вас разочаровывать.

Глаза Копаева настороженно сузились. «А ведь сразу учуял, — подумал Андрей. — С чутьем у него по-прежнему все в порядке.»

Стереоизображение плотного строя эфемеров-богатырей внезапно сменилось стереоизображением грандиозной спирали узорчато-фонарного сооружения — границы зала словно раздвинулись куда-то в залитую голубым сиянием бесконечность.

— Громадина, — с уважением глядя на УФС, сказал Аверьян. — Просто не верится, что состоит она из одних… Кстати, там, на месте, тебе удалось разглядеть из чего она состоит?

— Да. Скопище эйвов.

— Как? Как ты их называешь?

— Эйвы, — повторил Андрей. И объяснил почему.

Копаев с интересом выслушал. Было видно, что рассказ произвел на него впечатление. Он спросил:

— Марту рассказывал? Что он об этом думает?

— Не знаю. У нас не было времени для дискуссий.