Пока низкорослая Даша, вцепившись в Свету, висела у той на груди, Лена восседала верхом на спинке кровати и что-то хмуро обдумывала. Четверо остальных как ни в чем не бывало оживленно обсуждали происшествие.
- Они - сволочи, - тихо произносила Лена, и все вдруг замолкали, а Даша, перестав закручивать свои непонятные лампочки, отступала на шаг от своей жертвы, но продолжала при этом строго смотреть ей в лицо, как бы рекомендуя получше прислушаться к тому, что будет сейчас сказано. - Расскажи нам, пожалуйста, что они о нас говорят. Они что-то просили передать? Что?
Руки у Лены были скрещены на груди и глядела она со своего сидалища, словно школьный директор на провинившегося ученика - сверху и искоса. Голос ее был ровен и подчеркнуто-ласков, как у человека, который чувствует свою власть.
Наступала пауза. Очень долгая. Так как Света никак не могла вытолкнуть из себя тех слов, которые насильственно впихнули ей в копилку памяти с приказом "Передать!", не могла их собрать и, видимо, не понимала - зачем.
Она бесцветно роняла:
-- Ну... всякое говорили. Что вы гады, говорили. Вот.
-- Что еще?
-- Что суки.
-- А еще? Ну-ну, телься!
-- Говорили про Лену плохое. Просили передать, чтобы ты, Лена, уехала. А иначе... грозились, что завернут твою голову в это... не помню, во что, и перешлют маме. Да, вспомнила: в бандероль упакуют.
-- Фигушки им! Это мы их в бандероль уложим! Что еще? Ну, быстро, быстро!
Что было дальше, Мария обычно не видела. Какая-то сила вынуждала ее выйти в коридор под предлогом малой нужды. А так как по иной нужде в мертвый час в коридоре обретаться не полагалось, то шла она, как и было положено, в сортир, совмещенный с умывальной комнатой. И там уж, честя про себя свою невезучесть - ведь надо же было оказаться в такой муторно-скучной компании! - а еще больше честя не от мира сего, неприятную, попросту говоря, противную девочку Свету, Мария выхватывала из ведра прикрытых половой тряпкой лягушек, отловленных не далее как утром и, широко размахнувшись, выкидывала в окно. Однажды лягушка улетела, оставив случайно зажатую между ее пальцами лапку. Мария, не церемонясь, бросила лапку вслед, как кидают шапку выставленному за дверь непрошеному гостю. Некоторые квакши грузно шлепались об асфальт. Ничего, сойдет и так!
Вернувшись назад, она уже не заставала Светы. Наговорив ей в оттопыренные, вечно краснеющие уши список ответных ругательств и снабдив инструкцией по применению, залайцы уже схватили Свету под руки, подвели ее к выходу на террасу и со смешками толкнули. Иди, мол, к своим макеевцам! Мария однажды видела, как это делается.
Еще Мария видела, как укрепляет авторитет Лена. Была у той привычка просовывать поутру руку под одеяло сестры Даши и со строгостью в лице проверять, суха ли простынь. И однажды простынь оказалась не суха. Лена сдернула одеяло, присмотрелась, принюхалась. После чего схватила детский утюжок и двинулась к Даше, которая, истерически рыдая, забилась в угол. Даша не выносила вида острых предметов и утюгов так же, как большинство девочек не выносят лягушек и ящериц. Но Лена все равно долго, неотрывно водила по ней утюгом - нежно, нежно, будто ласкаясь. Пока остальные, что вмешивались дотоле нестройно, не сказали вдруг хором: "Хватит!"
3
Прошла уже почти половина лагерного срока, когда случилось непримечательное поначалу событие - отряд "Сокол" расформировали из-за того, что лагерь разом покинула группа одноклассников, составлявших костяк отряда. Оставшихся соколят раскидали по двум младшим отрядам - "Стражнику" и "Буревестнику". Пользуясь неразберихой и освободившимися койками, буревестники и стражники стали меняться палатами, перебираться под шумок на новые места - поближе к новым товарищам. Переселенческая лихорадка охватила и закадычную залайскую компанию. Ворвавшись перед ужином в палату, девочки принялись азартно и в то же время жеманно стягивать наволочки и пододеяльники, укладывать в сумки многочисленное барахлишко. Рисуясь, они грозили кулачками в стену, отделяющую их от макеевцев, а после, закатывая глаза, распускали кулаки веером и принимались брезгливо обмахиваться.