Сложившись, залайцы дружно повели плечами, показали стене фигу и с возгласами "Уходим! Уходим!" вышли, и, кажется, насовсем.
Мария, которую не удостоили на прощание даже кивком, играла в это время в шашки. Заняв среди сверстников третье место в турнире на первенство лагеря, она прослыла неплохим игроком, и поэтому в гости к ней иногда захаживали шашисты. Среди них ей особенно полюбились две девочки.
Первую звали Лика. Она была ростом ниже Марии, но значительно подвижней ее, а, главное, ловчее, выверенней в движениях. Была она вся стремительная и не сидела за шашечной доской, которую они распахивали на середине кровати, а непрерывно, слаженно двигалась - то садилась со скрещенными ногами и, подперев кулаками подбородок, искоса приглядывалась к сложившейся позиции большими серыми глазами в обрамлении черных до плеч волос, то стояла в белоснежных носках прямо на кровати со сдернутым покрывалом, скрестив на груди руки и барабаня по локтям пальцами с пронзительно-красным маникюром, то, отступив на шаг, красиво откидывалась, прислонившись к спинке кровати или, соскочив на пол, кувыркалась между двумя другими спинками, а то и просто расхаживала по палате. Все это делалось без показухи. Марии было видно, что человек нешуточно занят игрой.
Но больше всего любила Мария Лику за песню, которую та серьезно и звонко исполняла на всех концертах, а то и просто - на случайных сборищах или даже одному человеку, даже если этот человек был всего лишь партнером по шашкам.
Песня была про БАМ. Легко и задорно лилась захватывающая дух мелодия:
Веселей, ребята!
Выпало нам
Строить путь - дорогу,
А короче - БАМ.
Мария так и видела двух стальных змеек, вьющихся в голубой тайге впереди грохочущего локомотива. Поезд, который вела Мария, словно преследовал ползучих гадов, оставляя за собой ровные, накатанные рельсы. Всюду, где проходил их состав, вырастали хвостом дороги. Но впереди - вились змейки. И Мария, приподняв козырек фуражки железнодорожника, точными, выверенными движениями все накручивала и накручивала скорость.
Вторую девочку звали Зоей. Обычно она стучала, прежде чем войти, а войдя, стеснительно и в то же время радушно улыбаясь, бросив неопределенное всем: "Здрастье!" проходила к Марии, присаживалась на край кровати и говорила: "Ну что, сыграем?" И они играли партию-другую. Мария вся сладостно изнемогала в чем-то мягком, кошачьем и движения ее руки, передвигающей шашки, сбившись с привычной угловатой резкости, становились плавными, закругленными.
Зоя почти не поднимала глаз от доски, а, поднявши, взглядывала на Марию с улыбкой, в которой намешалась целая песня. Мария просто-напросто переставала быть от этой песни, она вся становилась грустным, мучительно-трогательным слоном.
Где баобабы вышли на склон
Жил на поляне розовый слон.
Слон жил на поляне и отличался от других слонов тем, что был розовым, а не серым. Но вот хитрый охотник взял его в плен, поместил в зоопарк и все увидели, что слон все-таки серый. Все стали потешаться над сереньким слоником.
Слон улыбнулся, слон им простил,
Но почему-то слон загрустил.
Слоник, мой слоник, ты не грусти,
В жизни бывают серые дни.
Снова подарит солнце рассвет -
Выкрасит кожу в розовый цвет.
В тот радостный миг, когда залайцы навсегда покинули палату, Мария как раз доигрывала с Зоей последнюю - вторую - партию. Мария выиграла партию, и Зоя, безмятежно улыбнувшись, сказала обычное: "До свиданья" и удалилась так вежливо и плавно, словно вела за собой на веревочке тихого, услужливого слоника.
Мария стремительно вскочила и принялась расхаживать по палате. На радостях она даже перекувыркнулась между спинками каждой свободной отныне кровати. Ей и в голову не пришло схватить, поддавшись чехарде, сумку и броситься на поиск другой палаты. У нее уже появилась другая палата - вот эта вот, одна-единственная, на нее одну. Мария даже подпрыгнула от этой мысли.
Но тут случилось нечто непредвиденное, нечто совсем ужасное. В дверь со стороны коридора робко постучали и, когда Мария, присев на всякий случай на собственную кровать, крикнула своим громким, преувеличено-решительным голосом: "Войдите!", думая, что это вернулась Зоя, дверь медленно и скрипуче приоткрылась и в нее после секундной заминки протиснулась Света.
Света была в салатовом платье. Оно ядовито облепило нелепую долговязую фигуру с безвольно опущенными руками. И в то же время платье словно боролось, прильнув листом к телу, с неведомой, зреющей в недрах силой. Словно молило оно о чем-то, строя преграду.