-- Можно, я перенесу свой чемодан? Давай жить вместе. И никого нам больше не надо, ведь, правда?
-- Перенеси, - только и смогла вымолвить Мария. Повернувшись, она открыла двери на террасу.
И Света принесла чемодан. И выжидательно замерла с гнущим ее к полу чемоданом посреди палаты.
-- Располагайся, - сказала Мария, - А я пока схожу по одному делу.
Все это было как во сне.
Мария выскользнула на террасу и побежала.
Дальние горы были как зубы с налипшей на них пеной облаков. Пена была в красном, предвещающем ветер, зареве. Краснота, зацепившись за край глаза, словно бежала струйкой у виска. Из струйки выныривали нарядные полевые цветы на поляне за лагерной оградой. "Не похожа, и все тут", - снова подумала Мария. И она была отчасти права. Ведь у нее был на липовой аллее тайник с рогаткой, был приятель Мавродий, подруги по шашкам - Лика и Зоя, был целый отряд "Буревестник", да что там говорить - взмывало на торжественной линейке пионерское знамя и - Мария чувствовала с замирающим сердцем, что весь этот замерший лагерь - ее... А у Светы не было всего этого. Света жила как моль, заблудившаяся между двумя ладонями - макеевской и залайской. Стоило ей сесть на одну, как другая норовила ее прихлопнуть.
На бегу Мария врезалась в спины двух мальчуганов, которые трясли за шиворот Мавродия. Спины расступились оттого, что она растолкала их обеими руками.
Мучители оставили в покое Мавродия, но теперь Марводий не отставал от Марии. Он бежал следом и надрывно выкрикивал:
- Эй, послушай!.. Эй! Ты куда?
- На кудыкину гору.
- Я - с тобой!
- Отстань, а?
Ей совсем было не с руки привести на хвосте Мавродия в одно тайное место. Но и бороться с ним не хватало сил.
-А... да ладно. Беги ты куда хочешь, - сказала она с деланной небрежностью, чтобы Мавродий не почувствовал атмосферы таинственности и не завоображался.
Так, друг за дружкой, они добежали до хозяйственной постройки в конце липовой аллеи, завернули за ее фасад и поднялись по скрипучей деревянной лестнице на чердак.
По тому, что лестница была приставлена к стене, а не лежала заваленная досками, Мария уже знала, что ребята наверху.
Осанистый, ширококостный цыганенок Алик, отставив свой костыль - он был хром и, может быть, от этого необыкновенно серьезен - сидел в полумраке под низким потолком и напряженно держался рукой за въевшуюся в бревно липу. Он пристально, оценивающе посмотрел в глаза Марии, не обращая никакого внимания на осевшего на пол взъерошенного Мавродия.
-- Опять это ты, женщина? - сказал Алик важным, низким голосом. - Я же говорил, Армен, не надо было допускать сюда женщину. Видишь, у нее уже вырос хвост.
-- Это мой приятель Мавродий, - сдержанно возразила Мария, - он никому ничего не скажет.
Мария выразительно глянула на Мавродия, который, не замечая возникшей неловкости, изо всех сил вытягивал шею, чтобы разглядеть копошащийся в углу комок. Встав на четвереньки, он как кошка, заворожено двинулся навстречу этому колеблющемуся комочку тьмы и вдруг замер, разглядев контуры щенка.
Щенок был черный, вислоухий и, весь дрожа от холода, неловко сидел на подстилке, тупо глядя на лежащий перед ним на белой тряпочке продолговатый предмет. Тут же возлежал, подперев щеку ладонью, тоненький черноволосый мальчуган Армен и, подталкивая тарелочку, уговаривал питомца приступить к трапезе. Он хитровато взглянул на Мавродия, но, так и не нащупав его вечно блуждающего, жарко-любопытного взгляда, перевел взор на Марию и дружелюбно подмигнул ей.
Мария знала, что на тарелочке возлежит ничто иное, как новоиспеченная ароматная какашка Армена. Ибо был Армен, в отличие от серьезного друга, занятого выпиливанием из бруска безделушек, любителем пошутить. Он как-то заметил, что щенок не прочь угоститься собственными экскрементами и, недолго думая, предложил свои. С тех пор это вошло у них в привычку: сначала - экскременты, потом - оторванная от собственного обеда котлета. Но пойди объясни это Мавродию! Тот аж перешел с четверенек в человеческую позу и, весь напружинившись, уставился куда-то вбок.
Мария взобралась на качели, которые ребята смастерили из доски и веревки и, раскачавшись, звонко спросила у Алика:
-- А что там Ленин? Готов?
-- Готов, - степенно сказал Алик.
Взяв костыль, он ткнул им, словно шпагой, в большой фанерный лист у стены. Лист упал, обнажив выгравированный среди черной стены профиль Ленина. Ленин словно летел, качаясь свежим беловатым пятном.
Соскочив на ходу с качелей, Мария приблизила лицо к изображению на стене. Ленин был точно такой же, как на пионерском знамени, и она, словно желая удостовериться в его подлинности, провела по дереву рукой.
-- Теперь нашу комнату можно назвать пионерской, - сказала она Алику, который, подобравшись, с деланным равнодушием рассматривал что-то у себя на костыле. - Пионерская номер два, но только посторонним вход воспрещен.
-- Да уж, пожалуйста, воспретите себе, - буркнул Алик, по-прежнему не обращая никакого внимания на Мавродия.
-- Нам пора! - громко сказала Мария. Набрав в грудь воздуха, она подобралась к выходу и, ни на секунды не мешкая, спрыгнула наземь.
Полуобернувшись, она увидела боковым зрением в чердачном проеме Мавродия. С серьезным, замкнутым лицом тот спустился до половины лестницы и неловко спрыгнул куда-то вбок.
И тут же она потеряла его из виду.
Горнист протяжно, грустно созывал народ к ужину. Горнист к вечеру смахивал на потускневшего розового слона, который, как может, печалится об уходящем дне.
Приглушенно гомонящая детвора, толкаясь меж звуками горна, вливалась многоцветным потоком в столовую.
Столовая была огромная, как спортзал, вся поделенная на отсеки. Найдя свой столик в отсеке "Буревестника", Мари я живо оглядела ломтики черного хлеба с ромбиками блестящего масла, которые любила доедать на ходу и, не мешкая, принялась за шницель. Вместе с ней шницель уминали Женя, Слава и Петя. Они были не очень словоохотливые. Но на сей раз Женя сказала:
-- А у нас сегодня выселилось полпалаты.
-- И у нас, - сказал, не поднимая головы, Петя.
-- А ты видел, куда они ушли?
-- Нет.
-- А давайте, после ужина пройдем по всем этажам и поищем своих. Идет?
-- Ага, - сказала Мария. - Поищем.
И они действительно ходили вчетвером по этажам до самого отбоя и, просовывая головы в каждую палату, посылали всем своим воздушные поцелуи. Не заглянули они только в палату Марии, так как Мария сказала самым беспечным голосом, что там теперь никто не живет. Кажется, она и сама верила в эту возможность.
Наконец хрипловатый, местами надрывный звук вечернего горна деликатно затух, а, может быть, даже удалился восвояси из здания и осел в изнеможении наземь где-нибудь за воротами. Это означало, что в коридорах больше не стоило околачиваться иначе, чем по дороге в нужник. А иначе не избежишь беседы с воспитателями.
Мария пнула дверь в родную палату и быстро, деловито вошла. Она бы все на свете отдала за то, чтобы непрошеная гостья оказалась такой же понятливой, как горнист. Кончилось его время, и он удалился за порог. И в первые секунды, покуда глаза привыкали к темноте, она так и думала - посидела ее гостья в одиночестве, пораскинула мозгами и догадалась: надо делать ноги. Вот и свет не включен.
Мария взглянула машинально в дальний угол, где из темноты вырисовывалась высокая просторная кровать, и уже сделала было шаг, как от кровати отделилась тень и тихо замерла темнеющей горкой.
Включив электричество, Мария невозмутимо прошла к соседней кровати и, взобравшись на железную спинку, хмуро, устало взглянула гостье в лицо. Она и виду не подала, что огорчена тем, как свободно расположилась та на ее кровати. Кроватей теперь не перечесть. Выбирай любую!
-- Ну, как ты тут? Все в порядке? - спросила Мария сухо.
-- Да. Вот только... Знаешь, мне было одиноко без тебя, и я решила немного посидеть на твоей постели. Я сейчас перейду на другую.