– Думаешь это к лучшему? Думаешь, мое восстановление изменит что-то?
– Люди не меняются.
– Ну, ты же ничего не ломаешь?
– Пластиковая доска. Мне не нравилось, как она скрипит под ножом.
– Мне кажется все наши эмоции, в том числе и злость, делает нас теми, кто мы есть.
– Только личность имеет право на настоящую агрессию. Про того парня… Датсона. Уже знают? – осторожно, чтобы ни задеть меня, спросила Пенни.
– Летсман сказал, что он в розыске. Это странно. Они что не обыскивали его квартиру?
– Он был еще жив, когда мы ушли. Может он и впрямь пустился в бега.
– С огнестрелом? Без медицинской помощи он бы умер.
– У него был пособник?
– Это вряд ли. Такие люди как он, действуют в одиночку.
– Если бы я захотела кого-то убить, я бы взяла тебя с собой. Ты бы пошел? – многозначительно спросила Пенни. Многозначительности вопроса я недопонял и спросил:
– Почему?
– Ты работаешь в органах. Ты мстителен. Ты на грани. Ты мой друг.
– Значит друг? – другие пункты меня почему-то не смутили.
– Любовник звучит слишком пошло и пусто.
Все в моей жизни было пусто и пошло. Но она продолжалась. Сломанные утюги, чайники и даже целый кондиционер. Скотт звонила мне. Я не отвечал. Я не желал больше смотреть на изуродованные тела. Я снял с себя вину. Я не хотел видеть смерть, вспоминать Лисовски, Датсона, Робертсона. Я хотел мило беседовать с разрушителями обогревателей, слушать лав коллекшен шестидесятых и Пенни.
– Агент Маккинли! – Скотт сама явилась ко мне. Он нелепо ковыляла к моему столу на маленьких каблуках. Она была даже накрашена, и я почувствовал неладное.
– Что вы хотите от меня?
– Вы меня упорно игнорируете. Я вас чем-то обидела?
– Совсем нет, агент Скотт. Я недавно восстановился и у меня очень много работы.
– Пасьянс не сходится? – Скотт не была психологом, психиатром, барменом или поваром и поэтому обижала людей. – Вы занимались делом мистера Датсона?
– Он попал под подозрение в убийстве и перешел в другую юрисдикцию.
– Я не думала, что вы бюрократ.
Я и сам не думал. Что же вы так рубите с плеча…
– Я просто не собираюсь вмешиваться в чужие дела. Я не затычка в каждой бочке… – сказал я вслух.
– Датсон объявлен в розыск.
– Он сбежал? – безразлично спросил я. Я знал, что он мертв. После моего выстрела…
– Обыск в его квартире подтвердил его причастность к убийству Амалии Лэнс. Той самой женщине, чью голову нашли в прачечной мистер Лэндрю. А также к убийству его соседки три года назад.
– В убийстве Линды Роуш? Его бывшей соседки? – вот это меня хоть и не удивило, но заставило напрячься точно. – Миссис Роуш убил бывший муж. Он признался и был осужден.
– Эрон Роуш был наркоманом. Он мог признаться в чем угодно, будучи неадекватным. Но он не виновен.
– Его выпустят?
– Он повесился в тюрьме. Через полгода после суда.
– Он воровал. Нарушал порядок, употреблял наркотики… Не такой уж невиновный. – пожал я плечами.
– Но он действительно никого не убивал, каким бы говнюком не был.
– Что еще нашли у него дома?
– Кровь Лэнс на одежде. Некоторые личные вещи Роуш: украшения и запчасти от ее стиральной машины. До сих пор не понимаю, причем здесь стиралки?
«Естественно не понимаешь. Тебе только выбивать двери и размахивать дубинкой.» подумал я и сказал. – Он их ненавидит. Они стирают одежду грязным людям. Что-нибудь еще? Кровь? Следы борьбы…
– Ничего. Если ты думаешь о Лисовски, то улик нет никаких.
– Не мог же Датсон испарится.
– Он объявлен в розыск. По всем штатам.
– Он в Сиэтле. А все силы брошены на патрулирование Грин Лейк.
– Помоги мне Ирвин.
– А как же ваш напарник?
– Уилсон улетел в Италию на две недели, со своей женой.
– Тесть отправил его отдохнуть. Подальше от опасных психопатов. Как это мило. – ухмыльнулся я. – Знаешь, как я делал в первые годы работы. Я брал стикеры писал на них по одному факту, клеил перед собой и собирал как мозаику в целую картину.
– Я попробую… А что ты делаешь после работы?
– Пособирать с тобой мозаику?
– Нет. – Скотт слегка покраснела. – Хотела позвать тебя в гости, выпить пива…
– Вечером я буду со своей девушкой.
– Тогда увидимся завтра. – Скотт покраснела еще сильнее и быстро покинула офис.
Меня восстановили. Меня приглашают женщины в гости. На улице замерзла грязь. Неужто белая полоса?
Пола, наконец, выписали. Он, мужественно превозмогая боль, наклонялся за упавшим карандашом и стонал при каждом движении.
– Меня уговаривали отлежаться дома недельку. Но я все равно пришел на работу. – хвастался Пол.
А ведь есть на свете прекрасные страны бывшего СНГ, где сидеть на больничном, больше десяти дней считается моветоном.