а она поехать могла? Как подумаю, что она где то голодная, холодная, одна совсем, так сердце и зам…Погоди, погоди, — перебил ее Никита. — Как ты сказала — совсем одна? Похоже это на нее? А я тебе о чем говорю? Нет, ты погоди, погоди, — снова перебил ее Никита, явно оживившись. — Не могла она одна никуда поехать. Не в ее это характере, не любит она одиночества, бежит от него как черт от ладана, так? Ну? — не понимающе смотрела на него Людмила. Так, — бормотал Никита, почти не обращая на жену внимания, — уже теплее. Думай, Никитушка, думай. Он вскочил и заметался по кухне. Людмила смотрела на него с беспокойством. Думай, Котов, думай, — бормотал Никита. — Не могла она одна поехать, голову даю на отсечение. Отец я ей или портянка? Не могла. Ну? И дальше? А дальше — очень просто, ну как версия — да? — представим: кто то из ее знакомых едет…ну хотя бы в Москву(она давно просилась, а я не пускал). И говорит ей: поехали, мол. А дома — ругань да скандалы через день. И обида постоянная. А тут говорят: поехали, мол. Да кто же не поедет? Да я и сам бы поехал. Так, нормально. Ну, уехала. Не страшно. Теперь другой вопрос: с кем поехала то? Кто позвал? Чуть приоткрыв рот, Людмила внимательно наблюдала за Никитой. А тот ходил по кухне взад вперед и продолжал так же себе под нос бормотать. С чужим она не поедет, факт. До такой степени мы ее не обижали, иначе она это мне моментально бы выложила. Ну, ругались, но несмертельно, не до такой же степени, что бы неизвестно с кем уезжать. Значит, из своих кто то. Очень хорошо. Кого мы там, на лесенке то, видели? Бочонок, понятно. Еще кто? Так, так, так. Степка, Серега, Алка, Надька. Да, Никитушка, на память ты никогда особо не жаловался. Ну? Кого не было то? А не было, дорогой ты наш Никита Сергеевич, тех, с кого и надо было начинать, — Геника Каюмова, лидера шпаны этой подъездной, да Вероники, да Андрюхи. Вопросы есть? Никита Сергеевич остановился, посмотрел на Людмилу и раздельно произнес: Таня уехала в Москву. Вместе с Генкой Каюмовым и еще парой ребят. Она ошеломленно смотрела на него. Откуда ты знаешь? Он пожал плечами. Тут и знать нечего. Ты же только что ничего не знал! — удивилась Людмила. — И вдруг такая уверенность. Ты что — голоса слышишь? Он улыбнулся: Что то вроде этого, — сказал Никита и сел за стол. — Давай съедим твой борщ и наберемся калорий, они мне еще сегодня понадобятся. А водку убери. Я думала, с устатку, — попробовала оправдаться перед мужем Людмила. Не нужно, — помотал головой Никита, пробуя борщ. — Говорю же, дела у меня еще сегодня…Уверенность, конечно, была, но требовалось проверить все досконально. Поздно вечером он пришел к Каюмовым. Отца Генка не помнил…Тот сгинул, когда мальчику было годика два. Сгинули оставил сыну имя, которого тот стеснялся всю свою жизнь, — Галим. Трудно ощущать себя русским до мозга костей человеком и при этом зваться Каюмов Галим Ахметзянович. Так и стал он для всех просто Генкой. Мать его — из тех усталых русских женщин, которых выматывает ежедневная необходимость выживать. Генка ни в чем не помогал матери. У него были другие цели — например, выбиться, как он говорил, в люди. Когда Котов пришел к Гениной матери, она мыла полы. Здравствуйте, Надежда Михайловна, — проговорил Никита, входя в квартиру. — Убираетесь? Что ж на ночь то глядя? А когда еще? — отозвалась та. — Без выходных работаю. На двух работах. Она бросила тряпку и, выпрямившись, внимательно посмотрела на Котова. С чем пришли, Никита Сергеевич? — спросила она. — Опять Генка натворил чего то? Никита пожал плечами. Да вроде нет пока…Просто поговорить хотел. О чем? — не спускала с него глаз Надежда Михайловна. Да так, — неопределенно пожал плечами Котов. — Дома он или шляется где? Нет его, — призналась мать. — И неизвестно, когда будет. Уехал, наверное. Сердце Никиты ёкнуло. Уехал? — переспросил он ее. Да, — кивнула она головой. — Деньги последние забрал из буфета. Всегда забирает, когда в Москву сматывается. Даже на хлеб не оставил. Никита достал из кармана деньги. Много не дам, — сказал он, кладя купюры на стол. — Знаю, что не возьмете больше. Возьмите пятьдесят, когда разбогатеете, отдадите. Женщина спокойно, без всякого жеманства взяла деньги и положила их в буфет. Спасибо, Никита Сергеевич, — сказала она будничным голосом, — Большое спасибо. Значит, в Москву сын поехал? — повторил Никита. Надежда Михайловна вдруг с тревогой на него посмотрела и охнула: Ах, паразит! Неужели и Таню с собой взял? Никита Сергеевич не дал ей развить тему соболезнований. Кто еще поехал с ними? — быстро спросил он. Вероника, точно, — уверенно ответила женщина. — Эта постоянно за ним таскается. А кто еще — откуда же я могу знать…Они мне не докладывают. Никита кивнул и заторопился. Ну что ж, — сказал он, идя к выходу, — спасибо вам, Надежда Михайловна. Она развела руками: Не за что. Взгляд женщины был грустным. Теперь — Бочонок. Мальчишка сам открыл ему дверь, даже не спросил, кто там. Увидев Котова, он попытался захлопнуть дверь, но Никита вовремя подставил ногу, и в следующую секунду Котов уже входил в квартиру Бочонка. Мамааа! — басом загундил Бочонок. Мама так мама. Никита и сам собирался разговаривать с его родителями. Мама — красивая дебелая молодка. Никита таких терпеть не мог. Что здесь происходит? — спросила она надменно. Увидев гостя, женщина сбавила тон — Никита Сергеевич? Вы? Я, — признал очевидное Котов. — Здравствуйте, Елена Никифоровна. Левая бровь Елены Никифоровны поползла вверх. Добрый вечер, — смягчилась она. — Вы, собственно, по какому вопросу? Я хочу поговорить с вашим сыном, ответил Никита и, спохватившись, добавил — Разумеется, в вашем присутствии…Елена Никифоровна перевела взгляд с гостя на сына. Очень интересно, — проговорила она и, не повышая голоса, позвала — Костя. Тут же в прихожей возник Костя, лысоватый худенький муж Елены Никифоровны. Что, малыш? — спросил он у жены, даже не глядя в сторону Никиты. Он еще не получил разрешения со мной поздороваться, понял вдруг Котов. Елена Никифоровна, не сводя глаз с Котова, так же мягко произнесла: Никита Сергеевич хочет поговорить в нашем присутствии с Георгием. С каким Георгием, испугался про себя Котов, с сыном вашим, Бочонком, хочу я поговорить! Чуть позже он догадался, что своего первенца Елена Никифоровна нарекла Георгием. Здравствуйте, Никита Сергеевич, — поздоровался, наконец, Костя. Никита, кивнув отцу, повернулся к сыну. Сейчас он не был похож на обычного Бочонка, того, что разговаривал с ним на лестнице. Крепко тут держит своих мужчин Елена Никифоровна…Скажи мне, Боч…то есть Георгий, — быстро исправился Никита, — так куда отправились Генка, Вероника и Таня, моя дочь? Бочонок молчал, уставясь себе под ноги. Отвечай, Георгий! — прозвучал голос Елены Никифоровны. Я…я не знаю, — пробормотал малец. Никита разозлился. Да какой он малец? Юноша ведь уже. А делает только то, что ему велят. Велели Генка с друзьями молчать — молчит. Мать сейчас надавит — расколется как миленький. Так и произошло. Ну ка, ну ка, — взяла сына за подбородок Елена Никифоровна. — В глаза мне смотри! В глаза, говорю! Как ни отводил взгляд шестнадцатилетний сын, мать не ослабевала хватку. Не лги, Георгий! Говори. Голос матери звучал неумолимо, и Бочонок сдался. В Москву они уехали, — прошелестел он. Котов тут же взял инициативу в свои руки Сколько их уехало? Говори, Георгии, говори, все равно должен сказать. «Молодец, — успел он подумать. — Ты, Котов, прямо как в свои лучшие дни — ну прям рецидивиста колешь». Четверо, — отвечал Бочонок. Генка, Вероника, Таня — три. Кто четвертый? Андрюха. Все? Больше никого? — но Котову же и сам понял, что больше — никого. И Бочонок сказал: Никого Спасибо, Бочонок, — Никита кивнул. Не за что, — угрюмо ответил тот. А Елена Никифоровна вскинулась: Как вы сказали?! — недоуменно переспросила она. — Бочонок? Это кто здесь Бочонок?!Никита понял, что нужно срочно уходить. Извините, — проговорил он поспешно, стремительно двигаясь спиной к входной двери. — До свидания. И спасибо за помощь. Никита Сергеевич! Но он уже выскочил за дверь и захлопнул ее за собой. фуу!! — выдохнул он. И помчался домой. Через два часа глубокой ночью из Горска выехала машина «Жигули» первой модели. Машина шла на Москву. За рулем сидел Никита Сергеевич Котов. Хлынов посмотрел на себя в зеркало и вдруг отчетливо почувствовал, как вновь надвигается ЭТО…Что? Почему? Откуда? Уже в который раз…Он не знал, что с ним происходит. Или не хотел знать. Что, впрочем, почти одно и тоже. Это не имело названия. Его невозможно было описать обычными словами. Оно вообще не укладывалось в реальность, не имея с ней ничего общего. Ничего! Кроме одного — цвета…Вернее, двух цветов: красного и черного. ЭТО возникало где то внизу живота, сразу же двух цветное, и медленно, подобно лаве, начинало разрастаться, постепенно захватывая весь организм…Его красная часть поднималась вверх, все выше и выше, как будто Хлынов осторожно, мелкими шажками входил в огромный горячий водоем. Красное властно завоевывало внутренние органы, и те с бездумной легкостью, не сопротивляясь, отдавались этому плену. Аорта, сердце, легкие, горло, нос, глаза. Последним, предав тело, уступал мозг. В то же самое время его черная часть устремлялась вниз, стекая по бедрам струями холодного майского ливня. Черный цвет обнимал икры, ласкал щиколотки, ступни. И вдруг разом вонзался в пятки сотнями ледяных игл.