Наташа, уже сделавшая несколько шагов в его направлении, застыла, услышав в голосе человека, которого так ждала, не радость, а только иронию и неприязнь.
— Почему празднество? Просто сидели.
— Сидели… — повторил Слава и усмехнулся странной пустой усмешкой, потом снова выпил вина. — Ну конечно же, сидели. Здорово, правда, лапа? Они все такие благодарные. Такие дружелюбные. Правда, приятно, когда не орут, как Борька, а чуть ли не молятся на тебя? Ты ведь этого хотела, правда? Ты ведь тогда так расстроилась из-за того, что сопливый недоносок что-то там сказал, из-за того, что тебя не оценили должным образом. А теперь ты довольна? Теперь все так? — он опять усмехнулся. — У богини появились жрецы?
— Какой еще богини, ты что?! Не понимаю — что такого ужасного в том, что ко мне гости пришли?! — Наташино лицо отвердело, и она, качнувшись назад, прислонилась к бледно-розовым обоям. — Тебя три недели не было, а мне что делать?! Ведь тут же одной сейчас с ума можно сойти! Что такого в том, что я немного пообщалась с людьми?! Что в этом плохого?! Да, они мне благодарны — ну и что?! Это ведь естественная человеческая реакция на чью-то помощь, если ты забыл. Или может тебе не нравится, что у меня еще друзья появились кроме тебя?! Не нравится, что я теперь не только с тобой советуюсь?! Что ты теперь не единоличный владелец?!
— Владелец?! — Слава резко встал, двинув стулом, и с грохотом поставил бутылку на стол, так что задребезжала посуда. — Это я владелец?! Ты хочешь сказать, что я с твоей… — он резко замолчал, провел ладонью по лицу, точно пытался стереть с него усталость и злость. — Друзья… Больше похоже на религиозное собрание!
— Да что такое, в конце концов?! — Наташа ударила ладонью по стене. — Почему ты поднимаешь бурю из-за такого пустяка?! Что я — не человек?! Ничего ведь не произошло! И я не нарисовала ни одной картины! Помнишь, я сама тебе пообещала, и я обещание выполнила! А тебя не было три недели! Я тут чуть с ума не сошла! Я так тебя ждала, а ты вот так приходишь… и начинаешь… начинаешь… я так и знала, что…
Я — чудовище… а чудовище всегда обязано пребывать в одиночестве… клыки все равно прорвут любую маску.
Сжав зубы, Наташа вышла из комнаты и, не включая на кухне свет, на ощупь нашла сигареты и спички и, закурив, прижалась лбом к холодному стеклу, за которым в темноте ветер безжалостно гонял мокрые листья и мелкие веточки. Она смотрела в окно несколько минут, пока вдруг не поняла, что Слава стоит рядом. Наташа не слышала его шагов — просто вдруг ощутила, что Слава за ее спиной и смотрит на нее.
— Сейчас… я поставлю тебе ужин, — глухо сказала Наташа.
— Я поел в городе. — Слава наклонился и осторожно поцеловал ее в затылок, потом забрал сигарету из несопротивляющихся пальцев, бросил на блюдце, обнял Наташу за плечи и повернул к себе. — Ты извини меня, лапа, устал я очень. Конечно, я понимаю, как тебе тяжело, что тебе хочется жить нормальной жизнью, общаться с людьми, а не только… — он насмешливо хмыкнул, — с владельцем. Конечно, ты имеешь на это право, но ты должна быть более осторожной. Ты должна понять, наконец, свою значимость, понять, что ты не такая как все и как важно, чтобы никто об этом не узнал. Помнишь, что я тебе говорил тогда, на бульваре? Ты слишком эмоциональна, легко поддаешься влиянию и если ты попадешь в умелые, но злые руки, то… последствия могут быть ужасными. Ты должна это понять, пожалуйста. Разумеется, ты можешь заводить… знакомых, но ты не должна позволять им так… преклоняться перед тобой. Это перебор — из этого ни-чего хорошего не выйдет, уж поверь мне. Сама знаешь — власть может испортить любого человека, как бы он ни был хорош. Даже очень маленькая власть. А у тебя она отнюдь не маленькая. Ну прости, что я накричал на тебя, прости. Ничего, скоро мы уедем отсюда, совсем скоро, еще несколько дней.
— Но мне ведь все равно придется за ними присматривать. Ты же понимаешь — я обязана, — Наташа отстранилась и дернула его за влажную полу рубашки, высвобождая ее из-за пояса брюк. — Елки, где ты так вымок? Разденься! Господи, ты же весь мокрый! Я сейчас чайник поставлю, — Наташа включила свет и засуетилась на кухне. Слава, щурясь, стянул рубашку через голову, осмотрел ее и ушел в комнату. Через несколько секунд оттуда донесся его голос:
— Слушай, а ты в них ничего странного не заметила?
— В ком?
— Ну, в гостях твоих. Тебе не кажется, что с ними что-то не так — ну, вот с Борькой и еще этой девчонкой светленькой?
— Конечно с ними будет что-то не так — я ведь их, как ты это говоришь — «прооперировала». Что-то у них исчезло, и теперь видно то, чего не было видно раньше.
— Да, я понимаю, но все равно, — Слава выглянул на кухню, свирепо растираясь полотенцем, — мне не нравится эта перемена. Не могу объяснить… я даже не могу толком сказать, что в них переменилось, кроме того, что ты убрала у одного азарт, а у другой — агрессивность. Но случилось что-то еще… ну, мне так кажется. Когда я смотрел на них, у меня мелькнула одна мысль… — он пощелкал пальцами, — такая, понимаешь ли, интересная мысль… но вот беда: она промелькнула так быстро, что озвучить ее я пока не могу. Во всяком случае, мне кажется, что мы еще знакомы отнюдь не со всеми последствиями твоей работы.
Наташа взяла из блюдечка почти истлевшую сигарету, быстро, в две затяжки, докурила ее и нервно раздавила окурок о белое донышко, испачкав себе пальцы.
— Не знаю. Пару раз я думала об этом… но знаешь, возможно, мы всего лишь видим людей без азарта и агрессивности. Они просто такие новенькие и гладкие, как молодая очищенная картошка, поэтому и кажутся нам странными. Как тебе такая теория?
Слава прислонился к косяку, закинув полотенце на плечо, и задумчиво посмотрел на нее.
— От глубокой раны всегда остается шрам, — пробормотал он и чихнул. — Впрочем, ладно, не сейчас. Скоро мы уедем отсюда. Кто знает — может на новом месте нам будет получше. Картины я отвез — все в порядке… правда… их было так много… но зато теперь здесь ни одной не осталось. Да, теперь главное, чтобы их… — он заметил, как напряглось Наташино лицо, и отвернулся, тщательно вытирая мокрые волосы, — чтобы их было поменьше. А завтра будем собираться.
Но на следующий день никто не паковал вещи в притихшем домике. Утром Слава, собиравшийся съездить в город, отложил поездку, сославшись на неважное самочувствие — как он сказал, от усталости, а в обед вдруг свалился с ознобом и высокой температурой.
— Наверное… в дороге подцепил что-то… — бормотал он, натягивая одеяла до самых бровей и стуча зубами, в то время как Наташа бегала по дому, выискивая, чем бы еще его укрыть, и в отчаянье рылась во всех ящиках, проклиная себя за легкомыслие — ни она, ни Слава даже и не подумали о том, что в доме следует держать хоть какие-то лекарства. — Только не зови врача… врача не надо! Дай мне чего-нибудь… аспиринчика…
Как была — в халате и тапочках, Наташа помчалась в аптеку, а когда вернулась, Слава, лихорадочно блестя глазами, бормотал что-то бессвязное о художниках, темноте и жутких тварях, которые повсюду следуют за ним, пытаясь поймать его взгляд и заставить что-то делать. Перепуганная, она побежала в сельский медпункт за врачом.
Через час она сидела на кухне, внимательно слушая Нину Федоровну Лешко — высокую женщину в парике, на этот раз в голубоватом, — с которой она распрощалась вчера вечером. Сейчас на лице Нины Федоровны уже не было жалобно-просящего выражения — чувствуя свое преимущество, она говорила мягко, покровительственно, но серьезно. У Славы, объяснила она, легкая простуда, что само по себе, конечно, не опасно, но дело в том, что еще у него сильное нервное расстройство, горячка, вызванная переутомлением или каким-то сильным волнением. Это может пройти за несколько дней, а может и принять более тяжелую форму, которая повлечет за собой непредсказуемые последствия, но все же она, Нина Федоровна, уверена, что все обойдется. Что ему сейчас нужно — это покой и хороший уход, а также присмотр опытного врача. Но везти его в городскую больницу — не лучший вариант. При слове «больница» Наташа вздрогнула, вспомнив разбитое лицо Нади на сероватой подушке, застиранную простыню с черной печатью, и невольно мотнула головой.
— Что же вы посоветуете?
— Я живу через дом от медпункта, — сказала Нина Федоровна. — Работы сейчас почти нет, а если я вдруг понадоблюсь — за мной всегда могут сбегать. Высиживать время у нас сейчас никого не заставляют — все ведь на чистом энтузиазме держится. Ни медикаментов, ни зарплаты — сами знаете, как оно сейчас — крутись-вертись как умеешь, раз ты врач — сама в этом и виновата. Я собственно к чему это говорю — места у меня хватает, времени тоже. Договоритесь насчет машины, перевезем вашего друга ко мне, и я вам обещаю, что поставлю его на ноги в два счета. Уход ему будет обеспечен по высшему разряду. Не в моих привычках хвастаться, но вы можете спросить у кого угодно в поселке — претензий ко мне не было никогда. А государственная больница — сами понимаете, до частной далеко… а домик ваш, вы уж извините, на ладан дышит. У меня дом хороший, теплый… и вы, если захотите, можете пожить там, пока Вячеслав не выздоровеет… и ночевать, и днем.