— Слушай, а ничо, — сказал он задумчиво. Ганс снова пожал плечами.
— Щупловата. Доска, а не баба, да и вид у нее больной какой-то. Хотя… — он покрутил головой, — в принципе, на такую бы зашевелился.
— Так может разложим, пока время есть?
Ганс нерешительно затоптался на месте, поглядывая на Наташу с неким сожалением, как сидящий на жесткой диете поглядывает на кусок торта.
— Схимник же сказал…
— Да пошел он!.. Схимник что сказал — не бить. А мы ее бить и не собираемся, только приятное сделаем. Попользуемся разок и все — ее от этого не убудет! Ну, чо? Ну, если боишься, я и сам могу! Ну, чо?
— Ладно, — проворчал Ганс, — кому поверятто в конце концов?! Давай ее в ту комнату, а я пока этих постерегу. Только, смотри, поаккуратней, она и так паршиво выглядит.
— Не плакай, Гансик, все путем будет! — Сема схватил Наташу за плечо и толкнул на середину комнаты. — Ну, давай, шевелись!
Он схватил ее за волосы и дернул, заставляя выгнуться, и в тот же момент Костя резко крутанул колеса, и кресло быстро покатилось к ним. Но Нина Федоровна опередила сына. С громким криком она, словно разъяренная птица, налетела на Сему и начала колотить его по лицу и груди, пытаясь заставить выпустить Наташу.
— Не смей! — пронзительно кричала она. — Не смей! Ты не знаешь, кто она! Ты не знаешь, что она может! Пусти ее! Пусти, стервец, пусти!
Сема завертелся, пытаясь одновременно удержать Наташу и защититься от рассвирепевшей женщины, замахал перед ней свободной рукой с ножом, стараясь отогнать, но Лешко, не обращая внимания на нож, наскакивала снова и снова, фанатично блестя глазами, и на физиономии светловолосого уже запламенела длинная царапина.
— Ганс, да убери ты от меня эту психованную! — крикнул он и тут же охнул, когда ему на ногу наехал подкравшийся сзади Костя. Выпустив Наташу, Сема, скривившись от боли, махнул ножом, но кресло ловко вильнуло в сторону. Тем временем Ганс схватил Нину Федоровну и отшвырнул в сторону, но она, едва удержавшись на ногах, тут же развернулась и снова кинулась в бой, выставив перед собой пальцы когтями, — теперь уже на Ганса, и тот инстинктивно вскинул руки, чтобы снова поймать ее и швырнуть уже как следует. Но, налетев на него, Нина Федоровна вдруг на мгновение застыла, напрягшись так, что ее тело превратилось в единый, сведенный судорогой мускул. Глаза женщины расширились, а бледные губы раскрылись в беззвучном вопле боли, а потом она начала медленно оползать вниз, скользя ладонями по кожаной куртке Ганса.
— Ох ты черт! — растерянно и досадливо сказал он и резким движением выдернул нож, вошедший в живот Лешко почти по рукоять, потом оттолкнул ее, и она медленно осела набок. Костя, закричав, кинулся к ней, Наташа в ужасе застыла посреди комнаты, а Сема попятился к Гансу, чертя перед собой в воздухе ножом какие-то узоры, точно отгонял злых духов.
— Вот блин, неудачно как! — проскрипел он. — Ну, теперь точно придется и этого… Что ж ты?!..
— А я при чем?! — огрызнулся Ганс. — Она сама напоролась!
При этих словах Костя поднял голову и уставился ему в лицо остановившимися глазами, а потом ударил ладонями по ободам колес, и кресло рванулось вперед так, словно у него был реактивный двигатель. Ганс едва успел отскочить в сторону, потом он прыгнул за спинку кресла и, прежде чем Костя успел развернуться, схватил его за подбородок и задрал ему голову, туго натянув горло.
— Кончай, скажем, что случайно вышло, — сказал Сема и повернулся к Наташе, которая, сузив глаза, смотрела мимо него, в сторону двери. — А ты, сучка, только вякни — полетишь следом!..
— Придется… — хрипло произнес Ганс и двинул лезвие вниз. — Извини, мужик, не…
Заглушенный беснующейся за стенами дома ночью, выстрел прозвучал не так уж громко и совсем безобидно, напомнив Наташе о длинных полосках пистонов, по которым они с Надей в детстве колотили камнями. Ганс дернулся назад, и она увидела как куртка на его широкой спине вспоролась словно сама собой, потом он выронил нож и, повернувшись на одной пятке, точно ловкий танцор, тяжело свалился на ковер. Его согнутые ноги два раза приподнялись, стукнули о пол и застыли.
— Нож положи, — негромко и как-то равнодушно сказал человек, стоявший в дверном проеме. Сема обалдело дернулся вперед, потом назад, не отрывая глаз от направленного на него дула, и по его лицу, сменяя друг друга, проносились ужас и злость. Он поднял руки и покачал ладонями в воздухе, словно приветствуя вошедшего, потом хрипло забормотал:
— Мужик, ты чо, мужик, ну все, все… мужик, ну спокойно, спокойно…
— Нож, — повторил человек и чуть качнул пистолетом. — Брось его на диван.
— Мужик, ты вообще догадываешься, что с тобой за это будет?! Давай по хо…
— Со мнойто будет потом, а с тобой — сейчас. Чуешь разницу?
Сема презрительно скривил губы, и нож легко упал на диван, откуда его тотчас подхватила Наташа и попятилась к стене, не сводя глаз со светловолосого.
— Повернись!
— Ну, все, мужик, край тебе! — прошипел Сема и повернулся. — Порвут тебя как це…
Неслышно подошедший к нему сзади человек резко и коротко ударил Сему по затылку рукояткой пистолета, и тот, запнувшись на полуслове, ничком свалился на пол.
— Опоздал я, — глухо и с печалью произнес человек, глядя на неподвижное тело Нины Федоровны. — Прости, Костя, не успел.
Лешко ничего не ответил, только провел рукой по растрепанным светлым волосам, глядя на мать сузившимися потемневшими глазами. Его губы подергивались. Говоривший отвернулся и подошел к Наташе, а она так и стояла, прижавшись к стене и держа в руке нож, в распахнутой куртке, открывавшей заляпанный кровью лифчик и голый живот, — стояла и смотрела, не в силах пошевелиться и не в силах поверить.
— Отдай, — мягко сказал он, забрал нож из ее несопротивляющихся пальцев и, сложив его, сунул в карман, потом спрятал пистолет, осторожно прижал ладони к ее щекам и внимательно заглянул в глаза.
— Наташка.
Охнув, она наконец вышла из оцепенения и бросилась ему на шею, целуя щеки, губы, нос, порезанный подбородок, бормотала, задыхаясь от счастья:
— Славка! Славка! Славка!
Слава молча обнял ее и крепко прижал к себе, на мгновение закрыв глаза, потом, сжав губы, мягко отодвинул и спросил:
— Ты не ранена? Они ничего с тобой не сделали?
Наташа мотнула головой и быстро произнесла:
— Славк, нам нужно уходить! За ними сейчас должны приехать — вот этот, которого… он по телефону говорил!
— Знаю, я одну машину задержал, а вторую проглядел. Забирай свои вещи, если есть, и пойдем. Костя, тебе придется поехать с нами.
— Я уж догадался, — отозвался Костя негромко, не поднимая головы. — Только зря! Взяв меня, вы им такую фору дадите…
— Это уж мне решать! — отрезал Слава, подходя к нему. Тем временем Наташа осторожно сняла с доски на стуле свою картину и спрятала ее в пакет, потом нерешительно взглянула на лежащего на полу Сему.
— Слава, а этот?..
— Пусть валяется! — отозвался Слава, катя кресло к дверям. Костя обернулся и мрачно посмотрел на лежащего.
— Слушай, одного отморозка грохнули — чего второго следом не отправить?! Если ты не хочешь, дай я сам — ты меня только рядом опусти, я ему, гаду, зубами горло порву!
— Некогда! — Слава подкатил кресло к входной двери и наклонился. — Хватайся за шею, только не придуши, ладно? Наташка, дверь открой и беги направо — там через дом тачка стоит, откроешь мне заднюю дверь!
Она кивнула и выскочила на улицу. В лицо ей ударил холодный ветер, взметнул волосы, выбил дыхание, распахнул незастегнутую куртку, зашарил по телу ледяными пальцами. Запахнувшись, Наташа побежала, наклонив голову. Возле машины она остановилась, оглядев ее не без удивления, — игрушечный, отливающий серебром «спортидж» со свежей, внушительной вмятиной на левом крыле. Хмыкнув, она открыла дверцу, потом приподнялась на цыпочки и глянула вперед — не мелькнет ли где свет фар.
— Полезай вперед, — сказал подошедший Слава и, кряхтя, свалил Костю на заднее сиденье. — Где ключи от дома?
— В коридоре, на тумбочке.
Слава хлопнул дверцей и побежал обратно к дому. Наташа залезла в машину и повернулась, застегивая куртку.