В Греции, где прошло мое детство, я, бывало, часами бродил по берегу, разыскивая гнезда пауков-немезий. Эти гнезда — наиболее поразительные и прекрасные из всех шедевров архитектуры. Сам паук с расправленными лапками уместится на двухшиллинговой монете, и кажется, что он покрыт блестящей шоколадной глазурью. У него крепко сбитое тельце и сравнительно короткие лапы; с первого взгляда вы ни за что не признаете в нем мастера тончайшей, филигранной работы. Однако неуклюжие на вид пауки копают в прибрежной земле норы глубиной около шести дюймов, диаметром с шиллинг. Норки тщательно выстилаются паутиной и после окончательной отделки выглядят как туннели из чистого шелка. Но самая главная достопримечательность всего сооружения — шарнирная крышечка, «откидная дверца» норки. Она круглая, с аккуратно скошенным краем и плотно прилегает к краю норки. «Дверца» держится на шелковой «пружинке», а снаружи замаскирована кусочками мха или лишайника, поэтому закрытая норка абсолютно незаметна на земле. Если хозяина нет дома, и вы откинете крышечку, то увидите на ее шелковой обивке аккуратные черные точечки. Это, так сказать, ручки, в которые паучиха запускает коготки, чтобы накрепко запереть дверь от непрошеных гостей. Единственное существо, которое не придет в восторг от красоты дворца немезии, — это самец-паук: когда он, приподняв откидную дверцу, входит в шелковый туннель, для него этот дом становится не только свадебным чертогом, но и гробницей. Проникнув в темную глубину и совершив свою миссию, бедняга обречен на съедение.
Впервые я наблюдал за животными-строителями, когда мне было лет десять. Я тогда страстно увлекался жизнью пресных вод и все свободное время бродил по мелким прудам и ручейкам, вылавливая сачком массу всякой мелкой живности и расселяя ее по банкам из-под варенья в своей комнате. В одной из банок у меня жили многочисленные личинки ручейников. Эти занятные, похожие на гусениц существа окутывают себя шелковистым чехлом вроде кокона, открытого с одной стороны, а снаружи покрывают его разным подручным материалом, который, как они полагают, наилучшим образом подходит для камуфляжа. Мои ручейники выглядели скучными замарашками — я выловил их из довольно грязной лужи. Их домики были облицованы снаружи убогими клочками мертвых водорослей.
Но меня уверяли, что, если я выгоню ручейников из их чехлов и посажу в банку с чистой водой, они спрядут себе новые чехлики и украсят их любым материалом, который им подложат. Я не очень-то этому верил, но решил провести эксперимент. Взял четырех личинок ручейника и вытурил возмущенно извивающихся хозяев из их домиков. Затем я поместил их в банку с чистой водой и бросил на дно горсть крохотных выцветших морских ракушек. Я был поражен и восхищен, когда личинки поступили точно так, как предсказывал мой друг, и выстроили себе домики, похожие на филигранные игрушки из морских ракушек.
Я пришел в неописуемый восторг и, признаюсь, заставил несчастных личинок потрудиться. Я снова и снова вынуждал их строить домики, облицованные все более и более невероятными материалами. Вершиной моих достижений стало вот какое открытие: если личинок пересадить в новую банку с другим дном, когда их кокон еще не закончен, можно заставить их строить домик с полосатым покрытием! Я получил довольно странное сочетание. Одна личинка, например, жила в домике, наполовину облицованном великолепными морскими ракушками, а наполовину — кусочками угля. Но самых сногсшибательных результатов я добился, заставив трех личинок украсить свои домики кусочками голубого стекла, красного кирпича и белыми ракушками. Мало того, эти цвета были расположены полосами — признаюсь, довольно неровными, — но как-никак это были отчетливые полосы!
С тех пор прошло много лет, и у меня перебывало множество животных, которыми я мог гордиться, но не припомню случая, когда бы я так раздувался от гордости, как в то лето, показывая друзьям своих красно-бело-голубых личинок ручейника. Пожалуй, бедные существа, вылупившись, с глубоким облегчением вылетели из своих домиков, чтобы навсегда забыть о квартирных мытарствах.
Войны у животных
Помню, в Греции я лежал на залитом солнцем, поросшем причудливыми оливами и миртовым кустарником склоне холма, наблюдая за долгим и кровопролитным сражением, разыгравшимся у самых моих ног. Собственно говоря, мне сказочно повезло: я стал военным корреспондентом — свидетелем великой битвы. Мне довелось наблюдать такую битву всего раз в жизни, и я ни за что на свете не согласился бы ее пропустить.
В сражении принимали участие две армии — армии муравьев. Одна — блестящие кроваво-красные муравьи — наступала, а другая — муравьи угольно-черного цвета — оборонялась. Может быть, я так и не стал бы свидетелем боевых действий, если бы в один прекрасный день не наткнулся на муравейник, который показался мне чрезвычайно странным. В нем обитали два вида муравьев — красные и черные, которые, судя по всему, прекрасно уживались друг с другом. Раньше я таких муравейников не видывал и тут решил побольше разузнать о муравьях. Оказалось, что красные — настоящие хозяева муравейника — носят звучное имя «кровавые муравьи-рабовладельцы», а черные — «рабы», которых первые захватили и поработили еще в виде «яичек», точнее, куколок. Прочитав о привычках «рабовладельцев», я стал внимательно наблюдать за гнездом в надежде увидеть, как они отправляются в грабительский набег за «рабами». Прошло несколько месяцев, и я пришел к выводу, что в этом муравейнике или слишком ленивые хозяева, или «рабов» более чем достаточно для всеобщего благоденствия.