– Не могу больше… Руки немеют…
– Брехня! Нет такого слова – «немогу»! Есть слово «нехочу», но его-то мы и должны исключить из нашего, бля, словаря…
– Сари, бля, цирк уехал, а клоуны, бля, остались! – гоготнул подошедший сержант Гунько. – Поддёрни, Бобёр, к верхотуре!
– Молчать, залётныя! – огрызнулся Бобриков. – Мой цех – мои законы!
К ним начали подтягиваться другие военнослужащие.
– Сматри, брат-джан, кабан на адной руке висит, – сказал, подходя, рядовой Вачьянц. – Эй, чудо, пакажи, парадуй. Не асрами радзителей, цават танэм…
– Равнея, обрешотка! Равнея!
– Осаночку держи…
– И не филонить, ёма, не филонить!
– Санжировочку! Из виса сзади!
– А ну, заткнулись, бля! Я здесь старший по званию! Махом, подъём в угол обратным хватом… Швабру, бля, держи, Ёлкин…
– Ааааааааааааа!
Рядовой Ёлкин ошалело уставился на Рюхина, оказавшегося вдруг прямо перед ним, прямо над его обхватившими швабру пальцами. Несколько секунд он не мог пошевелиться, отказываясь поверить в то, что произошло. Потом отдёрнул руку, и насаженный на швабру Рюхин с глухим, отчётливо слышимым в воцарившейся тишине стоном завалился на бок.
Ёлкин вскрикнул и рванул из цеха.
– Мамочка родная!.. – сказал кто-то и все уставились на Бобрикова…
– Как-же это… – только и смог вымолвить он, а цех огласился вдруг леденящим душу воем.
– Аааай, больно-то как! Ооооооой! Ааааааааааа…
– Швабру, швабру вытяните, – сказал кто-то.
Попытались вытащить швабру. Визжащий и катающийся по полу солдат напоминал гигантскую ящерицу, хвост которой молотил по бетонному полу, высекая из него щебень и искру.
– Не подступиться, бля! Ногой, ногой наступи, сука!
– Ёптэ, да он мне так ноги переломит!
На крики уже сбегались офицеры. Перед бьющимся в конвульсиях телом солдата они останавливались и стояли как вкопанные, беспомощно озираясь. Кто-то попытался схватиться за швабру, но схлопотал по ногам и отступился.
– Ой, мамочки!!! Ооооооой!!! Ммммм!!! Уууууууууй!!! Больно то как! Ой, блядь, как же больно!!!
– Дымова, Дымова позовите! – крикнул кто-то.
– Уже побежали… – ответили в толпе.
Минут через пять появился старший лейтенант Комар.
– Что за… Ёб твою мать!
Он бросился к солдату, схлопотал по ногам, отступил, снова прыгнул, придавил его к полу и ухватился за стальной штырь.
– Уууууу! – взвыл Рюхин и сдавил ягодицы.
– Ну, давай, чёрт! – крикнул замполит. – Да помогите же, кто-нибудь! Ноги, ноги к полу прижмите…
Офицеры, опомнившись, бросились помогать. Солдаты, разинув рты, стояли неподалёку. Комар, покрикивая на суетящихся вокруг людей, принялся было снова тянуть за швабру, когда удар кулака сбросил его с тела солдата.
– Отойдите все, – раздался спокойный сухой голос.
Офицеры поднялись и отошли. Замполит вставал, потирая скулу.
Дымов сделал шаг вперёд, наклонился, не обращая никакого внимания на бьющую его по ногам швабру, и приподнял голову Рюхина.
– Боооольно… – простонал обессиленный солдат.
– Дыши, дружок, дыши глубже, – тихо сказал Дымов. – Ещё. Ещё. Глубже. Вот так. Так. Ещё. А теперь затаи дыхание…
Он положил пальцы на напряжённую, изрезанную вздувшимися венами шею и надавил. Присутствующие, затаив дыхание, следили за его действиями.
– Тсс, тсс, – шептал Дымов, и измученный Рюхин опал, обмяк в его руках.
Дымов отпустил горло солдата и вытер лоб тыльной стороной ладони.
– Тряпку дайте какую-нибудь, под голову ему подложить. И принесите носилки. И верёвку – швабру зафиксировать.
Подложив тряпьё под безжизненную голову солдата, он поднялся, огляделся и вдруг поймал ненавидящий взгляд замполита.
– Простите, – смутившись, сказал Дымов. – Я не хотел.
Комар отвернулся. Тем временем принесли верёвку. Дымов вновь склонился и принялся вязать ручку швабры к недвижимым ногам Рюхина. Пока возился, рядом поставили носилки.
– Помогите перенести его. И осторожно, – попросил Дымов стоящих рядом солдат.