Магнус вышел из-за стола, который стоял на возвышении, и остановился. Чтобы смотреть ему в глаза, Коллинзу пришлось поднять кверху голову. И этого движения было достаточно, чтобы Бруно среагировал. Он надавил Коллинзу на голову, чтобы тот поклонился Мясному Барону.
— Ты куда слабее меня, — произнес Коллинз, упираясь взглядом в ковер.
— Да я могу одной рукой свернуть тебе шею, — сказал Магнус.
— Ты можешь сделать со мной, что захочешь, пока я связан. Любой на твоем месте сможет. И это говорит о том, что ты боишься. Интересно почему, Магнус? Почему бы такому громиле, как ты, бояться меня, маленького тщедушного человека? Да потому, что ты слабак. И воля у тебя хилая. Да и разум тоже.
Бруно, смутившись, отвел глаза в сторону; ему было страшно смотреть на то, что должно было произойти дальше.
— Ты рассуждаешь о том, что выживает сильнейший, — снова заговорил Джон Коллинз, — но тебе никогда не побороть меня, Магнус. Ты не понимаешь, что значит быть по-настоящему сильным. Да, я легкая добыча для твоих головорезов. Мне не справиться с этой бандой. Но в поединке один на один у тебя против меня нет шансов. Ты это знаешь, и поэтому я сейчас перед тобой на коленях, голый, связанный, вместо того чтобы говорить на равных. Ты боишься меня.
Магнус знал, что имел в виду Коллинз. Он был самым умным и, пожалуй, самым храбрым человеком из всех, кого он знал. А может, и самым глупым. Магнус обдумал варианты. Он мог бы сейчас же отправить Коллинза в подвал и покончить с ним в свое удовольствие — одним махом. А мог бы отыграться — отрезать и съесть гениталии Коллинза прямо у него на глазах. Но он хотел доказать Коллинзу, кто из них сильнее. Хотел, чтобы тот признал это, прежде чем с ним будет покончено. Его совсем не волновало, что подумает Коллинз после того, как отправится на тот свет. А Магнус знал, кто из них сильнее, и доказывать это не собирался. Но здесь был Бруно. Если бы Магнус оставил все как есть, Бруно мог проболтаться. Сила, конечно, превыше всего, но слухи о силе и безжалостности были куда важнее. Если бы люди проведали, что Магнус спускает оскорбления, это был бы первый шаг к его краху.
Нет. Сейчас как раз представлялась возможность вбить идею его превосходства в умы тех, кто еще мечтал подорвать его власть. Он собирался привести людей и публично унизить Коллинза, прежде чем отправлять его на личную скотобойню. Но времени впереди было много, и пока можно было насладиться моментом.
— Так ты хочешь драться со мной, я правильно понял?
Коллинз не ответил.
— Отпусти его, Бруно.
Тяжелая рука отпустила шею пленника. Коллинз поднял голову и в упор посмотрел на Магнуса.
— Когда слабый человек и силач выясняют отношения на кулаках, это уже не драка, — сказал Коллинз. — Это истребление.
Магнус сжал губы. Он хотел выглядеть серьезным человеком, которого не так-то легко рассмешить. Но сдержаться не мог.
Он усмехнулся. Он фыркнул. Он расхохотался.
Вскоре смеялся и Бруно.
Неуместная улыбка на лице Коллинза заставила Магнуса хохотать еще громче. Ему не сразу удалось взять себя в руки. Позволив себе еще немного пофыркать, он произнес:
— Ты все-таки говнюк, Коллинз. И взбучку свою получишь. Сразу после того, как я навечно сотру с твоего лица эту гнусную улыбку. — Он снова хохотнул. — Но прежде я хотел бы кое о чем с тобой поговорить. Именно поэтому ты еще здесь, а не… внизу.
— Чтобы я больше этой игры не видела, вы меня поняли?
— Но почему, мама? — спросила Гема. — Это же понарошку.
— Вашему отцу это не понравится. К тому же, девочки, с чего вы взяли, что можно вот так уродовать игрушки? Откуда, по-вашему, возьмется новая кукла?
— Мы можем сами сделать, — сказала Гарша. — Мы в школе все время кукол мастерим.
— Только не таких. Красивых кукол с глянцевой кожей трудно найти, и вдобавок они дорогие. Я уж точно не смогу такую вам купить.
— А можно мы будем играть в мясо, когда папы не будет дома? — снова задала вопрос Гема.
Майя стояла, сложив на груди руки, и переводила взгляд с одного милого личика на другое. Конечно, в них не было никакого злого умысла. То, что отец не одобрит игры, это было мягко сказано. Если бы он застал детей за «игрой в мясо», все могло бы кончиться крупным скандалом; и тогда не она ушла бы из дома, а он просто вышвырнул бы их на улицу. Но запретила она игру вовсе не из-за Ричарда. Смотреть на то, как ее девочки играючи разделывают Избранных и подают их к столу, было противно. Противно до тошноты.