Шесть лет спустя, стоя у доски, я увидел ту легкую ехидную усмешку нашей училки по математике. Она спросила: «Ну так сколько же будет А в квадрате минус В в квадрате??? Нам что, до утра здесь ждать? Чем больше квадратов, тем хуже они прокручиваются у вас в голове, бедняжка Кантелоб…» Класс зашелся от хохота как раз в тот момент, когда я собрался было написать ответ. Математичке так и не удалось доказать, что именно я искорежил монтировкой ее машину, но я постарался, чтобы до нее дошли слухи об этом.
Затем настал черед сволочи сержанта, проводившего тестирование призывников. Он показал мне плакат с тремя фигурами: футболист, каменщик, бакалейщик. Вопрос: который из них пользуется мячом? На это я ответил без проблем, но дальше дело пошло хуже: 2, 4, 12, 23… какое число продолжает эту серию? Я бы, наверное, смог найти ответ, если бы парень не глядел на свой хронометр с таким видом, будто хотел сказать: «Еще тридцать секунд, и ты отправишься чистить сортиры в 3-й танковый дивизион Монбельяра». За эти тридцать секунд я успел представить себе, как вбиваю ему хронометр в глотку ударами кулака. Но, кажется, впервые в жизни здравый смысл взял верх над моими агрессивными намерениями, и я вышел из его кабинета с унизительной оценкой и глубоким убеждением, что едва уберегся от штрафбата. Тем же вечером я долго разыскивал его по всей казарме. Увы, мне не удалось его найти.
Дальше ничего особо интересного. Должности, которые никогда не доставались мне из-за этих гребаных тестов. Неизменно высокие оценки на письменных экзаменах и приступы скрытой ярости на устных. В общем, мне пришлось отказаться от массы вещей в жизни. Знаю, что это глупо, но так оно и было. В конце концов я пошел на курсы по информатике и нашел работу, где с течением времени смог доказать свою компетентность.
Если не считать этого, я парень вроде вполне добрый, даже как бы уступчивый, из тех, что робеют и опускают глаза при общении.
И все рано или поздно наладилось бы. Потому что этот способ проверки умственных способностей, эти хит-парады IQ[11] по достижении какого-то возраста отпадают, всем на них плевать, и вас уже редко когда подвергают такому виду пытки. Мне, по крайней мере, казалось, что я уже избавлен от нее навсегда.
И я забыл про свою давнюю болезнь. Впрочем, я вообще забыл все начисто, когда встретил Мари. Самая обычная встреча в коридоре офиса. Обмен улыбками на ходу. Но сразу же вслед за этим — словно удар молнии… Всего несколько дней, и легкая влюбленность превращается в твердую уверенность, что ты готов дожидаться конца света рядом с нею, глядеть, как она смеется над какими-то пустяками, пускаться вместе с ней на ребяческие выходки, наблюдать, как она стареет, любоваться ее морщинками. Мари…
Я даже не испытывал стремления завоевать ее: если воля Божья уже свершилась, к чему играть в соблазнителя, объявлять очевидное, притворяться, будто ничего не происходит, когда хочешь всего, когда все уже предельно ясно. Я был от нее без ума. До сих пор не знаю, что меня больше покорило. Ее коротенькая желтая юбочка? Или ее манера пожимать плечами, когда я изрекал глупость? Да, скорее всего именно в этом жесте я почувствовал безграничную нежность, которую она уже испытывала ко мне, к незнакомцу, робко опускавшему глаза, к парню, который никому не причинит зла.
И мы безраздельно отдались этому потоку. Каждый вечер после работы мы сидели в кафе «Фельянтинки». Я хорошо помню наше шестое свидание, когда мы перешли границы обязательной сдержанности. И рассказали друг другу всю жизнь — я свою, она свою, вытащив на свет божий все совпадения, все признания, все неудачи и все мечты. Напыщенные до смешного, но необходимые откровения, слегка приукрашенные истории — исповедь на первый взгляд бессмысленная, но помогающая понять, как человек стал таким, какой он есть. Она попыталась нарисовать мне свой портрет самыми черными красками, как будто хотела оттолкнуть от себя. Все влюбленные поступают именно так. Что ж, пришлось и мне сделать то же самое. Сам не знаю зачем — действительно, хоть убей не знаю! — я рассказал ей историю с маленьким Жилем и другую — с математичкой. Думаете, она обеспокоилась? Ничуть не бывало, они ее рассмешили. Она принимала все, что во мне было, моя Мари. И мы заговорили о моем паническом страхе перед тестированием интеллекта.