А в десяти шагах от меня, слева, стоя в спортивной обуви на кусках взлохмаченной земли, Макс целеустремленно насиловал лопатой почвенный пласт. Он был без куртки, она висела рядом на обломанной ветке боярышника, а рукава его полувера и рубашки, были закатаны. В тот миг, когда он напрягал руки, вонзая черенок лопаты, жилы на его руках вздувались и во мне это отражалось скрытым восторгом.
Я подавилась собственным изумлением. Надо же, не ожидала от него таких жертв. Странно было видеть Вронского в этой роли. Отделаться от подобной деятельности во благо школы, для многих не составило большого труда. Удивительно, что он не нашел веского предлога отделаться от акции "школа – наш второй дом". Инсценировать " воспаление мозга" (в простонародье–головная боль) или пожаловаться на жуткий сколиоз. Этим, надо сказать, воспользовалась Рита, наверняка уже уплетая в стенах дома горячий обед.
Я последила за ним еще некоторое время, обласкала взглядом, словно дорогую антикварную вазу в музее, и дождавшись, когда Антон Хмельницкий торчащий на той же "грядке" куда-то просеменил, отбросив лопату, неожиданно для себя самой – решилась. Чем не повод? Перейти к зыбкому плану, который давно выстроился в моей голове. Свежий воздух, непринужденная обстановка – бодрили и придавали смелости. Я подходила не спеша, выстраивая стратегию на ходу, ощущая себя супер агентом, не особо заботясь, что кто- то может заметить мой поступок и неправильно трактовать. Да мало ли какие интересы у меня с одноклассником?
Делаю шаг. Другой. Я дойду. Дойду.
"Так, Снежная, успокой эту чудовищную дрожь в коленях; нет, лучше пройди мимо. Ты хоть что нибудь можешь? Господи, и не шаркай!" Не поверите, но то, что я хочу сейчас сделать, откровенно говоря, дико.
— Приве-е-т! — Я обернулась и уставилась на ребенка, который успел подкатить к моей ноге на трехколесном детском велосипеде. Левый глаз девочки сильно косил, что придавало ее внешности некую болезненность и фальшивость улыбке. — Меня зовут Ни-на. Восемь—семь.., восемь — семь..,—ребенок раскачивался в седушке, не сводя с меня взгляда, —я не буду дружить с тобой, ты глупая!
Я натянуто улыбнулась. "Глупая? Вот как?"
— Эй, где твоя мама? —Я обернулась в поисках кого -нибудь из взрослых.
— Она гуляла ночью и злые собаки съели ее. Восемь— семь, восемь — семь..
Я уставилась на ребенка, раскрыв рот, но не смогла выдавить из себя ни звука. И тут же, перед глазами, вспыхнула картина, словно кошмар наяву, — перепуганное лицо брата, окропленное кровью, наши сцепившиеся руки...
А девочка улыбалась. Улыбка у нее была поразительная— она буквально меняла все лицо, делая похожей на маленького косого гоблина.
"Ну, и что? Что ты на меня так смотришь?"— Вспыхнуло у меня в мозгу.
Ребенок, неожиданно вняв голосу моего разума, сжал губы и торопливо завертел педалями детского велика, который протяжно скрипнув, укатил девочку прочь.
Выдохнув, отгоняя наваждение, что заполнило мой разум, я уставилась на Вронского. Нас разделяло менее пяти шагов. Теперь, мое желание завести с ним диалог показалось на самом деле глупым. Некоторое время я борюсь с противоречиями внутри, с плохим предчувствием и ознобом.
"К черту! Или сейчас или никогда!"
Остановившись в шаге от него, я замерла. Макс все еще не замечал меня, да и каким образом, если он так остервенело рвал землю, будто она здорово ему чем-то навредила. Шея его взмокла, темные волосы мокрыми прядями причудливо прилипли к вискам и лбу.
Хох, как же мало я о нем знаю, как же хочется знать больше. Этой треклятой информации так не хватало, что воспринималось мной как мистика. Ну почему ни у кого не возникло желания насесть на него с расспросами? О нет, вроде пытались, но он лишь отшучивался: "а что, это так важно?; нет, не был; где то; какая разница?; зачем тебе это?; я что, на допросе?" Примерно такие ответы получали любопытные. И всех же это отвадило, а меня, наоборот, притянуло, словно магнитом. Я очень надеялась, что у Вронского все таки имелся круг близких друзей, с которыми он общается. Потому что иначе, это выглядело уже не нормально. Отклонение от нормы, так ведь говорят в медицинских кругах?
– Макс.., – позвала я, и когда он не откликнулся, позвала громче, - Макс!
Он замер и повернул голову. Как же он был красив, раскрасневшийся, встревоженный. Удивленно вскинул бровь, пытаясь восстановить дыхание, словно пробежал кросс.
Я набрала в грудь побольше воздуха.