Выбрать главу

– Когда «Эндрю Джексон» обогнал вас? – спросил я со все возрастающим подозрением, которое он начал внушать мне.

– В тысяча восемьсот шестидесятом году, – последовал быстрый ответ.

– И вы плавали на «Летучем облаке» за девять лет до этого, а теперь у нас тысяча девятьсот тринадцатый год. Значит, это было шестьдесят два года тому назад, – высчитал я.

– А мне тогда было семь лет, – усмехнулся он. – Моя мать была горничной на «Летучем облаке». Я родился на море. Я был юнгой на «Геральде», когда мне минуло двенадцать лет. Он тогда совершил свой рейс в девяносто девять дней. Большую часть времени половина команды провела в цепях, пять человек мы потеряли у мыса Горн; концы наших складных ножей были сломаны; трех человек застрелили офицеры в один и тот же день; второй помощник был убит, причем никто никогда так и не узнал, кто это сделал. А мы все гнали, гнали! Девяносто девять дней неслись из страны в страну, сделали рейс в семнадцать тысяч миль с востока на запад вокруг мыса Кэп Стифф[3].

– Но это значит, что вам – шестьдесят девять лет, – настаивал я.

– Вот столько мне и есть, – гордо ответил он. – И я в мои годы буду мужчина покрепче, чем все эти жалкие нынешние юнцы. Все их поколение перемерло бы от тех штук, через которые прошел я. Пришлось ли вам когда-нибудь слышать о «Солнечном луче»? Этот клипер был продан в Гавану для перевозки невольников и переменил свое название на «Эмануэлу».

– И вы плавали в «Среднем Проходе»? – воскликнул я, вспомнив это старое название.

– Я был на «Эмануэле» в Мозамбикском канале в тот день, когда «Быстрый» настиг нас с девятьюстами невольниками на обеих палубах. Он ни за что не догнал бы нас, если бы был не пароходом, а парусным судном.

Я продолжал слоняться взад и вперед рядом с этой массивной реликвией прошлого и выслушивал обрывки его мыслей и воспоминания о былых днях, когда людей запросто убивали и безостановочно гнали вперед. Он был слишком точен для того, чтобы быть правдивым, но все же, глядя на его сутулые плечи и на то, как он старчески волочил ноги, я пришел к заключению, что ему было именно столько лет, сколько он утверждал.

Он заговорил о капитане Соммерсе.

– Это был великий капитан, – сказал он. – И в течение тех двух лет, что я плавал с ним в качестве его помощника, не было ни единого порта, в котором я бы не удирал с судна, как только оно причаливало, и скрывался до тех пор, пока, крадучись, снова не пробирался на борт корабля перед тем, как только он снова отчаливал.

– Но теперь всему этому пришел конец, – жалобно сказал он. – И все это команда… из-за команды, которая на крови поклялась отомстить мне за то, как я учил их быть настоящими моряками. Да, сколько раз меня ловили! Сколько раз шкипер платил за меня выкуп – и все же только благодаря моему труду корабль зарабатывал такую уйму денег.

Он поднял вверх свои огромные лапы, и, глядя на эти выгнутые, уродливые суставы, я понял, в чем заключалась его работа.

– Но теперь всему этому пришел конец, – снова жалобно повторил он. – Моряк – в наши дни джентльмен. Вы не смеете даже повысить голос, не то что поднять на него руку.

В эту минуту к нему сверху, с кормовой решетки, обратился второй помощник, среднего роста, коренастый, чисто выбритый белокурый мужчина.

– Пароход с командой уже виден, сэр, – объявил он.

Помощник проворчал, высказывая благодарность, и затем прибавил:

– Опуститесь вниз, мистер Меллер, и познакомьтесь с нашим пассажиром.

Я не мог не обратить внимание на вид и манеру, с которыми мистер Меллер спускался с кормовой лестницы. Он был по-старомодному вежлив, учтиво говорил, был приятен в обхождении, и можно было безошибочно сказать, что он родом с юга Мэзона или Диксона.

– Вы южанин? – спросил я.

– Штат Георгия, сэр, – кивнул он головой и улыбнулся так, как может кивать и улыбаться только южанин.

Черты и выражение его лица были веселые и мягкие, и все же рот его был самым жестоким из всех, которые мне когда-либо приходилось видеть на человеческом лице. Это была рана. Никак иначе нельзя охарактеризовать этот острый, тонкогубый, бесформенный рот, который так мило произносил приятные вещи. Невольно я глянул на его руки. Как и у первого помощника, они были ширококостны, с исковерканными суставами и уродливы. Затем я взглянул в его синие глаза. Снаружи они были будто затянуты оболочкой света, сиявшего нежной добротой и сердечностью, но я чувствовал, что за этим сиянием нет ни искренности, ни милосердия. В этих глазах было что-то холодное и ужасное, что пряталось, ждало и высматривало, – что-то кошачье, что-то враждебное и мертвое. За этим сиянием мягкого света и искорок дружбы была своя жизнь – ужасная жизнь, превратившая этот рот в рану, которой он теперь был. То, что я увидел в этих глазах, заморозило меня своим отталкивающим, страшным видом и заставило содрогнуться.

вернуться

3

Кэп Стифф – Суровый Мыс – так английские моряки называют мыс Горн.