Взрослые думали весь вечер. «Дикие» — это серьезно. Но цилиндрики были покрыты зеленоватым налетом окислов, значит, «дикие» ушли отсюда давно. А эта охотничья экспедиция была очень важной. Они забрались так далеко от куклоса именно потому, что в этих местах водилось много непуганого зверья. Река текла здесь среди обрывистых берегов, и троп к водопоям было мало. Даже одна выкопанная на тропе к водопою ловушка могла обеспечить куклос мясом на два зимних месяца. Упустить эту возможность означало обречь родичей на голодную зиму. А потому решили рискнуть и поохотиться.
На следующее утро большая часть детей отправилась копать яму-ловушку, трое, во главе с одним из старших, пошли рубить дрова для копчения, заготавливать колья и валить бревна для плотов, на которых они должны были сплавлять заготовленное мясо. А Уимон с отцом двинулись вверх по склону, чтобы разбросать соль. Лесные звери любят соль. После соли хочется пить. Значит, в яме-ловушке скоро будет много свежего мяса.
Первые мили Уимон прошел легко. Но потом склон круто пошел вверх, и ноги начали медленно, но неотвратимо наливаться знакомой свинцовой тяжестью, а заплечный мешок — все сильнее оттягивать плечи. Однако Уимон упрямо карабкался вверх, стиснув зубы и смаргивая пот с ресниц.
Первую остановку они сделали мили через четыре. Отец, который за все это время ни разу не повернул голову, чтобы посмотреть на сына, молча остановился и, дождавшись, пока мальчик добредет до него, протянул руку. Уимон с облегчением стянул с плеч мешок. Отец так же молча развязал его, достал несколько кусков желтоватой соли и, спрыснув их «пахучкой», буркнул сыну:
— Жди здесь.
Поднырнув под склоняющиеся над землей ветви деревьев, отец исчез. Уимон огляделся и заметил впереди поваленное дерево. Подхватил мешок и двинулся к нему. Пристроив мешок в развилке между сучьев, он осторожно опустился на замшелый ствол и вытянул гудящие ноги.
Отца не было долго. Уимон успел вздремнуть. Вдруг послышался треск сучьев. Мальчик вскинулся и, сонно потерев глаза кулаками, быстро накинул на плечи лямки мешка. А затем торопливо выбрался на середину тропы, забыв, что отец всегда передвигался по лесу бесшумно. Треск приближался. Мальчик насторожился, различив какие-то непонятные звуки — топот, странное чавканье. Мальчик замер. Из-за поворота показался здоровенный черно-бурый секач-одиночка. По-видимому, для него эта встреча также оказалась полной неожиданностью. Секач остановился и, поведя из стороны в сторону крупным буро-розовым пятаком, шумно втянул в себя воздух. Мальчик и кабан неподвижно стояли друг против друга, а потом Уимон осторожно, стараясь не делать резких движений, начал медленно отходить назад и вбок. Мальчик действовал инстинктивно. Никто и никогда не объяснял ему, как следует вести себя при встрече с диким кабаном.
Уимон успел добраться почти до самого дерева, на котором он так славно прикорнул. Но когда ему осталось сделать всего несколько шажков спиной вперед, под ногу попалась ветка. Ветка хрустнула, нога подвернулась, мальчик громко ойкнул и рухнул на тропу. Кабан взревел, вздыбил шерсть на загривке и бросился вперед. Уимон расширившимися от ужаса глазами заворожено смотрел, как громадный зверь, выставив огромные желтовато-серые клыки, огромными прыжками приближается к нему. Когда на мальчишку уже пахнуло мокрой шерстью и жаркой кабаньей яростью, откуда-то слева выметнулась знакомая гибкая фигура с растрепанными светлыми волосами и повисла на загривке у кабана, заставив массивное тело слегка изменить направление. И вместо того чтобы поддеть на клыки беззащитное маленькое тельце, секач со всего маха вломился в густой орешник. Несколько минут мальчик неподвижно лежал на земле, повернув голову в сторону зарослей и оцепенело вслушиваясь в доносившийся шум, треск и остервенелый кабаний рев. Но потом перевернулся на живот, приподнялся на дрожащих руках и, подтянув к себе упавший заплечный мешок, развязал шнурок и вытащил массивный топорик-клевец. Отец взял его, чтобы откалывать куски соли от большого камня, который он нес в своем мешке. Вцепившись в удлиненную рукоять, Уимон бросился вперед по пролому, оставленному в зарослях массивным кабаньим телом.
Отца он догнал всего в трех десятках шагов от тропы. Схватка довела противников до полного изнеможения. Секач пропахал в орешнике здоровенную борозду, волоча за собой повисшего на нем охотника. Но в конце концов Торрей сумел завалить секача на бок. И теперь, ухватившись за клыки, из последних сил прижимал к земле морду и передние ноги хрипло дышащего зверя. Но даже в таком виде секач представлял собою страшное зрелище. Мальчик остановился, прижмурил глаза, позволив приступу животного страха на секунду овладеть своим сердцем, но затем снова широко распахнул глаза и, перехватив поудобнее короткую рукоять клевца, двинулся вперед. Торрей не видел сына. Похоже, он вообще ничего вокруг не видел, отдавая все силы этой неравной схватке.
Когда на Уимона повеяло запахом первобытной животной ярости и жаром напряженных мышц, он испуганно замер, но потом сознание того, что, если он ничего не сделает, отца ждет неминуемая и страшная смерть, заставило его сделать шаг, потом еще шаг и наконец он со всего размаха воткнул узкий и чуть изогнутый клюв клевца в налитый кровью глаз секача. Кабан взревел, мотнул головой, отшвырнув повисшего на его клыках охотника, как обломанную ветку, и резко развернулся. Но острый наконечник топорика, пробив глаз животного, вошел в мозг. Секач смог сделать всего лишь один скачок, ударив своим пятаком в живот мальчика и сбив его с ног. А затем передние ноги зверя подогнулись, морда уткнулась в землю, и задние копыта, сделав несколько судорожных движений, замерли навсегда.
Ребенок и взрослый долго лежали по разным сторонам мертвого зверя, не в силах пошевелиться. Охотник сразу и не понял, что все уже закончилось. А Уимону показалось, что последний удар высосал из него все оставшиеся силы, не оставив ни капельки даже для того, чтобы держать открытыми веки, не говоря уж о том, чтобы выползти из-под кабаньей морды, придавившей ему ноги. Но вот Торрей наконец открыл глаза и приподнял голову. Он недоуменно пялился на мертвую тушу, но затем разглядел торчащий из глаза топорик-клевец. Глаза его изумленно расширились, и он, неуклюже, но торопливо поднявшись на четвереньки и помогая локтями дрожащим ногам удержать тело, пополз к кабану.
Увидев неподвижно лежащего сына, придавленного кабаньей мордой, охотник скрипнул зубами и, навалившись своим весом на левую сторону животного, выдернул сына из-под мертвого секача. Веки мальчика дрогнули и приоткрылись. Торрей выдохнул:
— …Жив! — и обессилено привалился к боку кабана.
До стоянки они добрались только к полуночи. У отца был сильно разодран бок, правая рука располосована кабаньими клыками и, похоже, сломано два или три ребра. А Уимон отделался несколькими царапинами, но был так измучен, что отцу пришлось большую часть дороги просто нести его, останавливаясь через каждые полсотни шагов. И потому путь, который утром они прошли за два часа, занял более двенадцати.
На следующее утро Уимон проснулся сам. Несколько мгновений он, жмурясь, поводил глазами по сторонам, недоумевая, почему, несмотря на то, что солнце уже довольно высоко, его никто не растолкал. Но тут в костре треснул уголек и Уимон дернул головой, отчего все тело пронзила такая острая боль, что мальчик, не удержавшись, застонал.
— Уимон! Что с тобой? Тебе больно? Где болит? — над ним склонилась лохматая голова Тарвеса. Прикрыв глаза, Уимон молча переждал вспышку боли, а потом ответил:
— Нет, уж прошло.
Одновременно с болью он вспомнил вчерашний день.
Тарвес серьезно глядел на него:
— Взрослые сказали, что тебе надо лежать. Есть будешь? У меня тут для тебя горячая похлебка и жареная печень. Итрон принес.
Не дожидаясь ответа, Тарвес исчез. Пока Уимон собирался с силами, чтобы сказать, что у него нет никакого желания что-нибудь в себя вталкивать, Тарвес уже вернулся, приволок деревянную миску-колоду со вкусно пахнущим варевом и оструганную ветку с нанизанными на нее кусочками жирной печенки.
— Твой отец и остальные с рассвета отправились к убитому тобой кабану. А пару часов назад вернулся Итрон и принес для тебя печенки и мясо для похлебки. — Мальчик замолчал, а потом произнес уже другим тоном: — Уимон, а как тебе удалось его убить? Итрон говорит, что кабан очень большой. Им пришлось даже делать две волокуши, потому что на одной не утянешь…