«Лавры Петра Великого покоя не дают» — вспомнил доложенную мне Игнатьевым фразу. А что, очень похоже.
Глава 3
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
ВЕЧЕР
Круглая мертвенно-бледная луна заливала мой кабинет жестким, призрачным светом. Кажется, такие ночи называют «волчьими». Не зря, наверное. Мне и самому сейчас больше всего хотелось завыть на луну. Высвободить всю накопившуюся ярость, боль и злобу в одном длинном, протяжном вое. Однако я молчал, лежал на диване и смотрел в окно. Да и что тут говорить.
Как это ни жестоко звучало, в попытке переворота виноват был я, и только я. Дал послабления крестьянам и серьезно прижал аристократию, а вместе с ней и чиновничество и не смог удержать ситуацию под контролем — вот мои ошибки. Причем все, все же кричало, что будет кровь, БУДЕТ КРОВЬ! Но я с какой-то невероятной, свойственной только имбецилам твердолобостью отказывался от предложений Игнатьева арестовать блудовцев. Не слушал Рихтера, давно настаивавшего на переезде в загородную резиденцию для обеспечения лучшей охраны. Боже, я даже от Лиз отмахивался, когда она начала в последнее время говорить о своих дурных предчувствиях. Списал на предродовые женские глупости.
От всего этого хотелось взвыть, напиться и набить самому себе морду. Каким же надо было быть тупоголовым, самодовольным идиотом, погруженным в собственное эго, чтобы не делать выводов из того, что творится вокруг?!
И ведь что самое обидное — все же видел! Знал, что в обществе, особенно в верхних его слоях, зреет недовольство — еще бы, в последние полтора годы, по мнению дворянства, количество «ущемляющих и разорительных» законов, росло по экспоненте. Отказ от перевода на выкупные платежи удельных и государственных крестьян, перераспределение помещичьих земель в пользу общин. И что вызвало больше всего протестов — запрет на вывоз крупных сумм за рубеж. От последней меры все наши князья и графы просто кипятком писали. Еще бы, в Париж, Баден, Лондон — и без денег? Без игры в казино, без тотальной скупки предметов роскоши, без шика и показушничества? Не хотим!
«Не хотите? А куда вы денетесь? Всем тяжело, и вы терпите!» — думал тогда я. «Вот и додумался, урод», — разобрала меня злость на самого себя.
На этой мысли мой разум, видимо решив, что и так уже достаточно натерпелся за этот день, отключился, погрузив меня в темное небытие сна без сновидений.
Утром я проснулся поздно. Шторы были задернуты, и с трудом пробивающийся сквозь них свет едва-едва освещал комнату. От ночи на диване тело немилосердно ломило и, встав, первым делом я решил немного размяться.
«А ну-ка… Смир-р-р-на! — скомандовал я себе и вскочил с софы. — К выполнению физических упражнений приступить! Есть приступить! Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре».
Поотжимавшись, поприседав и сделав несколько упражнений на растяжку, я почувствовал себя намного лучше. Ноющая боль в спине ушла, да и настроение стало не таким удручающим. Подойдя к окну, я раздернул шторы и зажмурился от яркого света, бьющего в глаза. Поморгав, чтобы избавиться от черных пятен в глазах, я с интересом оглядел окрестности.
Внизу, на плацу, шла муштра какого-то полка. Солдаты синхронно маршировали, ровными рядами проходя под моими окнами. Офицер, гарцевавший перед строем на кауром жеребце, как будто только и ждал моего появления у окна.
— Рота, кру-у-гом! — зычно скомандовал он и что-то добавил солдатам вполголоса.
— Здра-ви-я же-ла-ем Ва-ше Им-пе-ра-тор-ско-е Ве-ли-чест-во! — во всю мощь своих легких гаркнула рота.
Я, не удержавшись, улыбнулся и помахал солдатам рукой. «Вот ведь карьерист, мать его разэдак! — подумал я про офицера. — Небось целый бой выдержал за право стать именно под этими окнами. Но все равно приятно, черт побери!»
Полюбовавшись на четкие действия гвардейцев еще пару минут, я отошел в глубь кабинета, дабы не провоцировать своим силуэтом в окне новых выражений верноподданнических чувств. Мысли мои вновь вернулись ко вчерашней ночи: я очень переживал за Лизу, и мне хотелось как можно быстрее ее увидеть.
Наскоро накинув мундир, я высунулся в коридор, чтобы справиться у охраны, не поступало ли новых известий о ней. Увы, но стража лишь смущенно покачала головой, чем еще больше подогрела мое желание немедленно отправиться к супруге. Одевшись, я уже собрался выходить из комнаты, но, на мгновение взглянув в зеркало, остановился. Из отражения на меня смотрело изрядно помятое, с черными кругами под глазами и впечатавшимся в щеку сложным узором дивана лицо, никак не соответствующее царской персоне. «Нельзя показываться на людях в таком виде!» — мелькнула мысль. Сделав попытку поправить измятый мундир, я в придачу обнаружил пропажу верхней пуговицы и небольшую дырку от пепла на брюках (когда только успел!). После чего плюнул на все попытки справиться с внешним видом своими силами и позвал прислугу.