Уже к осени 1991 г. Г. Попов почти добился своей цели. В лице мэрии была сформирована сила, обладающая монополией в принятии решений по всем вопросам жизни Москвы. Эта сила стремится не к реформированию, а к удушению представительных органов власти, к превращению их в неполноценный придаток мэрии. При этом продолжалась недобросовестная кампания дискредитации депутатского корпуса Москвы и создавались невозможные условия для его работы.
Создание монопольной структуры мэрии отразило общую тенденцию подчинения всей политической жизни интересам альянса новой и старой номенклатуры и формируемой государственной суперпартии ДДР, поставленной в то время в привилегированное положение по отношению к другим политическим силам. Последующая история показала, что суперпартии не получилось, да и вотчиной управлять, при этом отвечая за все — дело непростое.
БЕГСТВО
Менять всю систему — такова установка Попова, оправдывающая тунеядство. Мы помним, что с грязью на улицах Москвы без того, чтобы переломать все, что только возможно, справиться он был не в состоянии. Когда же вкус к разрушению был удовлетворен, управлять городом стало и вовсе не с руки.
Для чего же москвичи избирали Попова мэром? По Попову вышло, что для продавливания его понимания концепции реформ. И если уж не удалось подменить собой Президента, то этот самый Президент должен именно в Москве уничтожить всякое подобие законности. До каких-то пор Ельцин шел на поводу у Попова, и целая цепочка противозаконных Указов вышла из-под его пера.
К осени 1992 г. назойливость Попова перешла все границы. Не терпелось получить совсем уж диктаторские полномочия. Четырежды Попов ходит к Президенту за новыми полномочиями, нужными якобы для радикальной приватизации жилья и торговли. Безрезультатно. Полномочий и так через край, а управление хозяйством Москвы никак не налаживается. Наконец, Попов восклицает: "Что это за система, в которой подчиненный должен висеть на шее у начальника!" и уходит (в который уже раз, но все-таки на этот раз окончательно) в отставку ("НГ", 11.06.92).
В другом печатном месте Попов заявляет, что его уход связан с тем, что российское законодательство не позволяет ему совмещать пост мэра и пост председателя Российского движения демократических реформ ("Куранты", 06.06.92). Будто бы Попов когда-нибудь всерьез воспринимал законы!
В третьем варианте обоснования своего бегства Г. Попов говорит: "Я собирался быть мэром в условиях, когда обществом командует КПСС". К роли хозяина Москвы он оказался не готов. Эта роль по Г. Попову сводится к тому, чтобы делить блага ("НГ", 10.12.93). Делить он не хочет и не умеет. Потому и уходит.
На деле же причина ухода, а точнее бегства, проста. Прошел год, и настала пора отчитаться о деятельности на посту мэра, но отчитываться было нечем. Опять нечем! И вот почему: "Я хорошо знаю свои способности — в моем возрасте пора все это хорошо знать. Я теоретик, я способен разработать политику, способен защищать эту политику, пропагандировать ее. Есть и участки практической деятельности, которые я могу вести. Но мэром я оказался в силу обстоятельств, и при первом удобном случае, как только обстановка будет благоприятной, с удовольствием уступлю свой пост любому другому, который действительно пригоден для такой работы". И еще одна причина: "Я по советским понятиям — богатый человек. Ни в чем не нуждаюсь, все у меня есть. Поэтому знаю, что после ухода с поста мэра буду жить и работать нормально" ("ДМ", № 101, 28.05.92).
Попов бежал, чтобы "жить и работать нормально". Моссовет попытался вдогонку потребовать его отчета, но тут уж руки были коротки. Отставку-то принял Ельцин, и Попов уже не был должностным лицом, от которого можно было что-то требовать. Отставка была принята, и концы спрятаны в воду. Но если бы отчет все-таки состоялся (соответствующие условия, видимо, совпали бы с проведением судебного процесса о нанесении ущерба городу в особо крупных размерах), на поверхность выплыли бы все чудовищные нарушения здравого смысла, законов, экономическая безграмотность и криминальные махинации.
Нет, это для Ельцина было недопустимой роскошью. Ведь Попов всегда выполнял роль его наиболее говорливой и «писучей» половины, а на президентских выборах на плакатах Ельцина красовались надписи: "Голосую за Попова — Лужкова!". Поэтому Ельцин переступил и через закон, и через собственные указы. На пост то ли мэра, то ли главы администрации он назначил Лужкова. Слов о мэре и его полномочиях в законодательстве не было, вот и творил Президент все, что "не запрещено законом". А потом творил свою реальность — без закона и здравого смысла — этот полу-мэр, полу-глава Ю. Лужков.
Уступив свое место, Г. Попов переполз в политическую тень. Но политика достала его и там. Прежде всего, возмутились его недавние соратники по «ДемРоссии». Координационный совет московской организации направил в его адрес открытое письмо, в котором говорится: "Вы даете политический анализ событий после августа 1991 г., допуская ряд инсинуаций, граничащих с прямой клеветой на демократические силы. На посту мэра Москвы Вы, обладая властью, оказались не в состоянии ее использовать, что нанесло значительный урон авторитету демократических сил не только в Москве, но и в России… Организовав Движение демократических реформ, Вы в своих публичных выступлениях стали порочить «ДемРоссию», оставаясь формально ее участником…. В сложившихся обстоятельствах мы просим Вас сделать публичное заявление о выходе из движения, либо публично опровергнуть порочащие его высказывания." ("НГ", 08.09.92).
Получилось так, что пока Попову нужна была массовка в виде «ДемРоссии», он всячески агитировал в ее пользу. Когда она слепо шла за ним, теряя при этом своих сторонников, это было соответствующим политическому моменту. Но вот от «ДемРоссии» почти ничего не осталось, и Попову понадобилось перетаскивать массовку в РДДР. Обычный для Попова маневр, примененный им в отношении Моссовета, сработал и здесь. Таков уж нравственный потенциал "большого друга демократии". «ДемРоссия» испила свою чашу до дна и заслуженно получила то, что получила.
На новой ниве — РДДР — Попов вступил во владение отступным наследством, доставшимся ему от мэрских будней. Он стал во главе номенклатурной организации и снова сделал реверанс в сторону незыблемого, как скала, Президента. Уже в ноябре 1992 г. Ельцину втолковывалась идея "президентского правления" и насильственной отмены действующей Конституции ("КП", 27.11.92). Именно в недрах РДДР был подготовлен сценарий переворота, реализованный в октябре 1993 г.
ПО НИСХОДЯЩЕЙ
На круглом столе «ВМ» (декабрь 1991 г.) И. Заславский отмежевывается от поповского ДДР: мол, ДР представляет интересы среднего сословия, а ДДР — эклектичное движение управленцев: мощный компонент номенклатурных капиталистов, слой идеологов лево-горбачевцев и демократов, которые выдвинули лозунг союза с передовым аппаратом. Блок с ДДР не признан необходимым, Попов теряет вес. Конфликтуя с Поповым, ДДР расползается на международную и российскую организацию. Сторонники Попова остаются в РДДР.
На съезде РДДР в январе 1994 г. от Попова отмежевались даже ближайшие соратники. А. Брагинский (см. главу "Демократ широкого профиля") заявил, что он в Госдуме будет представлять интересы избирателей, а не РДДР. А С. Красавченко, ранее замещавший Попова в номенклатурном журнале "Вопросы экономики", до того расстроился от заключения Попова о "провале западнической модели реформ, проводившейся Гайдаром", что отказался выставлять свою кандидатуру в политсовет движения ("НГ", 01.02.94). За Поповым не оставалось уже практически никого и ничего.
Подобные истории — когда свои предают — в номенклатурной среде дело обычное. Но они в большинстве случаев не кончаются разрывом отношений. Об этом говорит и "история любви" Попова и Ельцина (см. главу "Особый тип нравственности"). В публикации отца административной революции Г. Попова в "Московских новостях" (1987 г.) поддерживается решение об освобождении Б. Ельцина от руководства Московской партийной организации, в отношение бунтовщика приводится цитата из Ленина ("нам истерические порывы не нужны").