– Это как это – пытать? – возмутился Никита. – Без суда? Без следствия? Вот так запросто взял – и схватил?!
– Так у Данилки-то брате родный – обители Хутынской игумен! Тоже, грят, по мзде, не по правде, поставленный, – подбоченясь, пояснил Ондрей. – Вот и разошелся Данило – что хочет, то и творит, поддержку, гад, чует.
– Да все они заодно! – сказал Одноглазый Карп – мужик вертлявый, с лицом продолговатым, желтым да с выбитым в давней кабацкой драке правым глазом. – Сегодня Степанку, а завтра и любого схватят, пытать удумают!
– Вот-вот! – заскрипел зубами убивец. – Будем ли терпеть тако, братцы? А то сил у нас нету, что ли? Доброго человека из беды выручить, от смертушки страшной спасти! Боярин Божин на Козьмодемьянской живет, там у него хоромины, кровью да потом чужим нажитые. Думает Данилко – спрячется за забором своим, усидит… Ан нет, шалишь, брат, шалишь!
– Идем, идем, братцы! – Корчмарь с готовностью махнул рукой. – Забор Данилкин порушим, ослобоним безвинного, а боярам – пустим красного петуха, за все, за все рассчитаемся!
– Верно говоришь, Карп!
– Так как, идем, Никита?
– Идти-то – идем… – пригладив бороду, Злослов обвел соратников долгим задумчивым взглядом.
Потом, почему-то усмехнувшись, покосился на Карпа:
– Я чай, человеце, у тя и оружье какой-никакое есть? Нам хучь бы вилы, да сгодились бы и мечи.
– Мечей нет, есть копья, рогатины, – тут же закивал корчмарь. – А буде понадобится – так и пороховое зелье сыщу!
– Вот так Карп! – восхищенно воскликнули в углу. – Вот так Одноглазый!
– Давай, давай, Карпуша, свои рогатины. И зелье пороховое давай!
– Ужо покажем Божину, како людей хватати!
На Торгу, на паперти у церкви Бориса и Глеба, неведомые людишки тоже подзуживали народ, противу бояр подбивали; да не надо было и подбивать особо, боярские-то неправды всем давно надоели хуже горькой редьки.
– Хоромины себе строят, скоты, а нам и жить негде!
– С оброчными людьми, с половниками, всякие неправды творят!
– А на усадьбах их дальних что деется? В Обонежской пятине да в Деревской один закон – сила боярская.
– Да чернецы Святой Софии тако же лютуют! А еще Божьими людьми зовутися!
– Боярину нынче любой другой – тьфу! Обнаглели, поросячье семя!
– А детищи, детищи их сопленосые, стаями, аки псы, сбиваются, у Козьмодемьянской уж ни конному, ни пешему не пройти! Девок житьих хватают, портят, глумы да толоки устраивают!
– Ужо мы им покажем глумы!
– На Козьмодемьянскую, братие! За вольности новгородские постоим!
Чуть поодаль, у Ивановской церкви, другие речи вели – чтоб купцам, торговому люду, по нраву.
– Забижают бояре торговлишку, все в свои руки жадные прибрать норовят!
– Третьего дня на Московской дороге торговых гостей ограбили боярские люди!
– Да что там – третьего дня?
– Волки они дикие, а не бояре! Ни креста на них нет, ни закона!
– А князь, князь-то куда смотрит? Неужель не ведает?
– Да князю до наших дел… К тому ж он в московитские земли подался. А княгинюшка та еще змея, то всем ведомо!
– На Козьмодемьянскую, братцы! Покажем, кто во граде хозяин!
– Да что на Козьмодемьянскую? На Прусскую надо идти – тамо, тамо самый рассадник!
Как-то само собой вроде бы возбужденная прелестниками толпа вдруг разбилась на отряды – появились и рогатины, и арбалеты, мечи, а в небо взвилось вдруг шелковое синее знамя с вышитым серебристыми нитками образом Святой Софии. Зачинался мятеж. Едва вооруженные люди показались на мосту у Детинца, в крепости тут же затворили ворота, а чуть погодя ахнули пушки. Ахнули запоздало – большая часть мятежников уже успела пройти на Софийскую и теперь растекалась вокруг неприступного кремля, подобно талой воде теплой весною.
Штурмовать крепость охотников что-то не находилось, иное дело – пограбить боярские усадьбы на Неревском да Людином концах, на той же Козьмодемьянской, на Прусской, на Чудинцевой…
Усадьбу боярина Божина разграбили враз – освободили несчастного Степанку; впрочем, очень быстро никому до освобожденного и дела не стало, да и боярина никто особенно не искал – к чему? Когда тут белотелые сенные девки одна другой краше, когда богатства – не счесть… Кто-то в хоромы полез, кто-то похватал девок, некоторые уже тащили мешками боярское серебро, возами вывозили сундуки да шубы.
Столь же быстро пали и все другие усадьбы на Козьмодемьянской, мятежники не пощадили и ближний Никольский монастырь, женский – «тамо житие боярское»! Ворвались с криками, с посвистом молодецким, шалея от безнаказанности и собственной воровской удали.
– А вона девку, девку лови! Видать, боярышня… Ах, посейчас спробуем – сла-адко!